Книга Жажда боли, страница 60 – Эндрю Миллер

Месье Абу велит передать вашей светлости поклон и просит, чтобы вы позволили мне на этом закончить, ибо пришел мой черед мешать еду в котелке. А потому остаюсь вашим благодарным, верным и преданным слугою

Джулиус Лестрейд.

Насытившись, они вот уже час сидят вокруг стола, пребывая в оглушенном состоянии и разливая вино из меха, и мысли их плывут, кружась и успокаиваясь. Пастор набивает трубку, угощает своих спутников табаком. На стол неслышно прыгает кошка и принимается грызть куриную кость.

Абу спрашивает, не желает ли общество поразвлечься. Да, пожалуй. Что он предложит — карты, триктрак или отгадывание загадок?

Абу качает головой, встает и, извинившись, выходит. В отсутствие Абу мистер Федерстон говорит:

— Благодаря ему мнение госпожи Федерстон о французах совершенно переменилось.

— Надеюсь, к лучшему? — осведомляется пастор.

— Совершенно переменилось, — повторяет мистер Федерстон.

Входит Абу с тремя ящиками. Два из них по размеру напоминают детский гробик, третий — поменьше, и все сделаны из отменно отполированного самшита.

— Я боялся, что холодная ночь их испортит, но нет, все оказалось в порядке. Сначала надобно очистить стол.

Ножи и тарелки всевозможных размеров и видов складываются на пол. Стол вытерт. Кошка спрыгивает со стола, потом забирается на колени к монаху.

Абу ставит ящики у своих ног. Его преподобие слышит, как он их открывает, а затем раздается звук, словно заводят часы.

— Позвольте представить вам, — говорит Абу, — изысканную светскую пару.

Он поднимает на стол фигурки господина и дамы, одетых в элегантные французские туалеты, чуть меньше двух футов высотой каждая. Абу дотрагивается до замочков у них на спине, и куклы начинают прохаживаться: господин — помахивая своей витой тросточкой, дама — поворачивая головкой и поднося к лицу кружевной платочек, словно нюхая духи, которыми он надушен. Кошка встает на коленях у монаха, выгибая спину. Фигурки останавливаются напротив Джеймса Дайера, сидящего во главе стола. Кланяются, поворачиваются на невидимых колесиках, продолжают свой променад в обратную сторону и, когда кончается завод, доходят как раз до того места, где сидит месье Абу. Тот вновь укладывает их в ящики.

— Стало быть, вот каково ваше дело, месье, — говорит пастор. — Вы торгуете заводными куклами?

— Во Франции, — отвечает Абу, — джентльмен никогда не признается, что занимается торговлей, но среди англичан я могу ответить на ваш вопрос утвердительно, не рискуя своей репутацией. Да, я торгую, ваше преподобие. Среди моих покупателей герцоги, князья, короли и, бог даст, императрица. Мои куклы самые великолепные в Европе — и самые дорогие. Потому, путешествуя, я, быть может, чересчур осмотрителен. Прошу меня за это простить. Не хотите ли взглянуть на… autre chose? [43]

Он ставит на стол ящик поменьше, открывает и вынимает дуэльные пистолеты такой изящной работы, какой пастору никогда и видывать не приходилось. На обоих Абу взводит курки и оглядывает присутствующих.

— Доктор Дайер, не окажите ли вы мне любезность? Мистер Федерстон, пожалуйста, передайте один доктору. Осторожно, сударь, механизм очень тонок.

Федерстон берет пистолет со словами:

— Надеюсь, он не заряжен!

Абу поворачивается к Федерстону, но на его лице нет ни тени улыбки, ни следа не осталось от радушного хозяина, веселого, изобретательного попутчика. Федерстон явно смущен. А вместе с ним и его преподобие. «Если он играет, — думает пастор, — то играет отлично». Меж тем Абу говорит:

— Конечно, они заряжены. С таким человеком, как господин Дайер, не шутят. Ведь, насколько я понимаю, вы доктор, а не какой-нибудь цирюльник, сударь.

Дайер берет пистолет из рук Федерстона:

— Не советую вам сомневаться, месье.

Абу поднимается с места. Встает и Дайер. Миссис Федерстон покашливает. Монах гладит кошку.

— Хотелось бы еще раз посмотреть ваших кукол, месье, — вступает в разговор пастор. Но Абу не обращает на него внимания.

— Госпожа Федерстон, дайте, пожалуйста, команду стрелять. Когда вам будет угодно.

Пастор с удивлением рассматривает Абу. Какое лицо! Глаза сузились до маленьких черных точек, губы плотно сжаты, челюсти напряжены. Пистолет в вытянутой руке направлен прямо Дайеру в грудь, в самое сердце. Дайер медленно поднимает свой. Какое наслаждение следить за его движениями, думает пастор, рядом с ним кошка и та кажется неуклюжей. Но Абу явно что-то задумал. Понимает ли это Дайер? Ведь Абу для него человек посторонний. О чем он думает, когда видит нацеленный в сердце пистолет? Судя по его виду, ему все равно. Нет человека опаснее того, кому все равно. Не считает ли он себя бессмертным? Может, в этом все дело?

— Огонь!

Невозможно сказать, чей палец раньше нажал на спусковой крючок. Пастору, сидящему на одинаковом расстоянии от обоих, слышится, что хлопки выстрелов почти слились в один, хотя, если быть очень точным, он сказал бы, что Дайер оказался на долю секунды быстрее. Но нет ни вспышки, ни грохота. Однако же что-то, какой-то яркий предмет… Какой?.. Птички! Маленькие, украшенные каменьями птички медленно появляются из стволов каждого пистолета, хлопая своими золотыми крылышками и заливаясь механической песней — полдюжины музыкальных нот отдаются в глубокой тишине комнаты самым нежным и приятным звуком.

Сзади раздается исступленный, полный ужаса вопль:

— Jesu! Bin ich tot? [44]

На своей соломенной постели сидит форейтор, оглядывая присутствующих безумным взглядом. В руке Дайера, как и в руке Абу, маленькие птички, сложив крылышки, прячутся назад в пистолетные стволы.

— Время?

Миссис Федерстон со старыми часами Гримальди в руках отвечает:

— Три минуты. Быть может, чуть меньше.

— Ну что, ваше преподобие, вы довольны?

Пастор не сразу обретает дар речи.

— Поздравляю вас, доктор, — говорит он наконец, — это было…

Дайер моет руки в ведре, очищая пальцы от сгустков крови. Взяв у миссис Федерстон свой сюртук и часы, покидает комнату. Остальные, подавшись вперед, смотрят на человека, лежащего в бесчувствии на столе.

— Что нам теперь с ним делать? — спрашивает миссис Федерстон.

— Не много найдется работы для однорукого форейтора, — отвечает ее муж.

Смеркается. Преподобный Лестрейд неуклюже тащится на своих снегоходах в сторону леса. Между тем в конюшне остальные путешественники прилаживают полозья к «Мэми Сильви». Делом этим они занимались почти целый день — расчистили сугробы, в которых увяз экипаж, сняли задние колеса и прикрепили два полоза, хотя пришлось изрядно построгать и постучать молотком. Без сквернословия тоже не обошлось, в чем, к стыду своему, его преподобие весьма преуспел.