Онлайн книга «Месть Анахиты»
|
А плотное льняное платье на бледной невесте, сидевшей с женихом неподалеку от непрошеных гостей, во главе соседнего стола, выглядело и вовсе царским. И сама она, в золотой диадеме с драгоценными каменьями, в золотых серьгах и браслетах, вся в жемчугах, казалась восточной царицей. Не струны арф звенели на площади, а ее украшения. Что-то загадочно древнее было в этом шумном скопище стройных и смуглых людей. От тех незапамятных времен, когда их предки, под напором других народов, оставили Северный Кавказ и двинулись на запад по просторам черноморских степей, зажигая на стоянках костры. Римляне бесстрастно наблюдали за чужой радостью. Им хотелось пить и есть. И они выжидательно сидели у столов, опершись локтями о доски и положив на кулаки тяжелые подбородки. Один Фортунат устроился в сторонке, на каменной скамье, возле оружия. Ему одному не хотелось ни пить, ни есть. У ворот он отвернулся от чаши, которую, отведав сама, предложила ему одна из юных гречанок. И в глаза ей не взглянул. Подите вы все… У него мозг отек. Свет больно резал глаза. И временами вся площадь в огнях начинала дико вращаться перед ним. Сердце колотилось. Фортунат, задыхаясь, отваливался к стене и рукой, сведенной судорогой, отирал горькую слюну. Считалось, он стережет оружие, но расхватай сейчас кто-нибудь чужой щиты и копья, Фортунат не смог бы даже встать. Тащите. Ну вас всех… Двух первых жареных баранов, румяных, сочащихся жиром, сняв их с вертелов, греки поднесли, в знак уважения, на огромных медных блюдах к столам оживившихся легионеров. — Прошу наполнить чаши! — встал за соседним столом стратег Аполлоний. Перед гостями громоздились вперемешку большие кувшины с вином и чистой водой, а также кратеры — вместительные сосуды для их смешивания. Но кратер солдату ни к чему. Не станет он с устатку портить вино. Стратег что-то там говорил долго и красочно и, видимо, шутил: греки вокруг смеялись. Тит, нетерпеливый и жадный, не слушал его: налив до краев глубокую чашу крепким питьем, он украдкой выдул ее и заел горькой редькой. И центурион не удержал его. К тому времени, когда Аполлоний, провозгласив тост, поднес обеими руками чашу ко рту, Тит успел вновь наполнить свою — и выпил вместе со всеми. Развеселились! Солдаты рубили мечами бараньи и козьи туши и со смехом вырывали друг у друга сочные, с кровью, лучшие куски. И пили без всяких здравиц, кто сколько хочет. Кому сколько влезет. Они швыряли кости куда попало, разбивали, небрежно роняя, кубки и блюда. — Фортунат! — обернулся Тит. — Оставь эти проклятые железки, никто их не тронет, — ступай сюда! Юнец умирающе покачал головой. Его мутило от одного вида кувшинов и чаш и позывало на рвоту от доносившегося до него винного духа. Греки, сладостно тренькая на арфах, пели что-то нежное, любовное. Легионеры, переглянувшись (знай наших!), грянули походную, старую… Тит, красноглазый, все поглядывал на Дику, на ее сверкающий наряд. — Эй! — гаркнул захмелевший Тит, когда солдаты, заскучав, умолкли и вновь потянулись к чашам. — Я хочу выпить с невестой. Обойдя стол, качаясь, с полной чашей в руках, Тит двинулся к соседнему столу. Любуясь собой, красуясь, он не пролил ни капли. И центурион не остановил его. Сам старик пил мало, с водой, и, себе на уме, чего-то ждал, не мешая подчиненным резвиться. Дика оскорбленно вскинула гордый подбородок. Возникло замешательство… Невеста не может пить с каждым из гостей, ей вообще не положено пить в свадебный вечер. Но и отказаться — опасно. Всегда на пиру найдется дурак, что, нарушив обычай, сразу всех ставит в глупое положение. Жених вскипел. Стратег умоляюще схватил его за плечо и зашептал, растерянный, хмурый, что-то разгневанной дочери, в то же время кисло улыбаясь грозному воину. Дика пересилила себя. Она взяла мерзкую чашу, неохотно пригубила и с отвращением вернула Титу. Солдаты взревели, довольные. Кое-кто, восторженно сопя, уже вылезал из-за стола, чтобы последовать примеру товарища. Их одобрение еще сильнее раззадорило Тита: — Я хочу поцеловать невесту! И он, распустив слюни, весь красный, волосатой толстой рукой потянулся к Дике и ущипнул ее за грудь. Мелькнул тяжелый кулак Ксенофонта. Тит, взмахнув руками, отлетел назад. На какой-то миг все стихло, замерло на агоре. Ни звука! Тит с бешенством размазал кровь по лицу: — Римляне, опасность! Наших бьют! Коренастый, могучий как бык, он схватил и опрокинул свадебный стол. С грохотом все полетело на землю. Почтенные греки и гречанки в платьях, залитых вином, вскинув ноги, повалились вместе со скамьями, где сидели. Тит с ревом выхватил меч. Но тут Ксенофонт обрушил на его непокрытую голову тяжелую скамью. Это покрепче солнечного удара, который днем получил Фортунат. Солдат упал и затих. — Бейте их! — взметнулся над площадью гневный голос юного атлета. Началась свалка. Солдаты гонялись за женщинами, срывали с них украшения, волокли, кричащих, в темноту. Уже никакой стратег не смог бы остановить побоище. Даже сам царь Александр, будь он здесь. Треск скамеек и столов, звон лопающихся кувшинов, чаш и блюд. Греки орудовали скамьями, тяжелыми черпаками, толстыми прутьями от бронзовых треножников. Часть их бросилась к Торговой палате. Фортунат безучастно смотрел, как они, ругаясь, разбирают римские копья. Корнелий наотмашь ударил сына по лицу: — Беги за невестой! Не упускай… От тяжелой пощечины, что ли, глаза у Фортуната прояснились. Он увидел Дику у входа в Торговую палату — она пряталась за колонной и в ужасе глядела на страшное сражение. Прижимаясь к стене, Фортунат осторожно двинулся к ней. Дика заметила солдата и сразу догадалась, что именно ее он хочет схватить. Кинулась прочь, обронив гиматий, и все украшения невесты засверкали еще ярче. Фортунат настиг гречанку у широких ступеней, ведущих наверх, к храму Артемиды. Настиг и схватил за руку в золотых браслетах. Он ощутил ладонью холод и тяжесть этих гладких браслетов. Дика повернула к нему мокрое от слез милое лицо: — За что? И он узнал в ней сестру! Свою, родную. Ту, что осталась в хижине возле Рима. Те же черты. Вернее, взгляд у нее такой же. Глубокий, печальный. В нем боль, которую никогда не поймет чужой человек. |