Онлайн книга «Сибирская Вандея»
|
Однако на «Остяк» пошел и первым делом распорядился убрать из кают-компании образ покровителя мореплавателей, святого Николая Мирликийского, но капитан Шухов взорвался и стал кричать: – Здесь я хозяин! Ваших требований не признаю! Гошке тоже страсть как хотелось заорать, но сдержался, вспомнив Мануйлова, – тот строжайше запретил собачиться с затонскими. – Ладно, посмотрим! – и ушел, стиснув зубы. Икона в кают-компании осталась, и это было явным поражением, от которого у комиссара испортилось настроение. Потом Гошка поднялся на пароход «Братья Плотниковы». Там не было иконы в кают-компании, и капитан Артамонов держался очень вежливо, чуть не спрашивал по-лакейски: чего изволите, товарищ комиссар? Весь внимание и доброжелательная исполнительность, хотя капитану Артамонову под пятьдесят, и чекист Лысов перед ним выглядел мальчишкой, Артамонов так и сыпал: – Слушаюсь!.. Так точно!.. Закончим в срок, когда прикажете… Пароход понравился Лысову. В кают-компании большой портрет Ленина – ухитрились же достать где-то! Вся команда делом занята: механики и машинисты заканчивают ремонт главных и вспомогательных механизмов, палубные построили будку-столярку, чтобы не бегать на берег, и – пилят, строгают. Даже станок токарный сообразили… Молодцы, знают цену времени! Да, на «Братьях Плотниковых» настоящий флотский порядок. Несознательный хозяин «Остяка», богомольный капитан Шухов, после ухода Лысова бухнулся на колени перед иконой в пустой кают-компании и молился: «Господи-Вседержитель, дай силы на преодоление антихристовой сатанинской воли, не оставь меня, господи, в годину верооскудения, помоги укрепиться духом в борьбе за слово твое, господи!..» А вот капитан Артамонов не молился. Капитан Артамонов вызвал в каюту боцмана, рослого молодца, недавно сжегшего в котельной зеленую колчаковскую шинель с добровольческими погонами, и сказал: – Барометр неясно пошел… Думаю, что еще крепенький отзимок на днях будет… Понимаешь? – Чего не понять, Алексей Федорович!.. Водички плеснуть в брашпиль? Артамонов потер плохо выбритый подбородок. – Дело!.. Брашпиль и так не продували с осени, там вода осталась, а мы – еще добавим! Можно открыть вентиль острого пара… Если грянет морозец… – Цилиндры порвет к чертовой матери… – Именно, именно, боцман. Что и требовалось доказать. Боцман спросил: – А главной машиной когда займемся, Алексей Федорович? – Песочку в подшипники – хоть сейчас. Пополам с угольной крошкой, но лучше, пожалуй, повременить до открытия навигации… А ты как думаешь?… – Воргтингтон я было обработал, да новый чекач, комиссаришка, всю работу мою – насмарку; исправили донку… – Знаю. Только что у меня был этот сукин сын. Спрашивал, как водоотливные средства работают. Как работают другие помпы, боцман? – Как часы, Алексей Федорович… Стучат гладко… Только – воду не качают… – Манжетки срезал? – подмигнул Артамонов. – Что вы, Алексей Федорович? Не срезал. Просто – сработалась кожа-то. Одни ремки остались, а новой кожи – нет… Что делать будем – ума не приложу! – Пусть «товарищи» ум прикладывают. Водички бы еще в пожарную магистраль, а топку прекратить, надо дрова экономить. Валяй, боцман, действуй, за богом молитва, за царем служба – не пропадет… Вот тебе детишкам на молочишко пять фунтов… Капитан открыл ящик каютного столика и протянул боцману английскую кредитку. – Премного благодарен, Алексей Федорович. Я и без денег готов… – Знаю. Но и фунты не во вред. Боцман ушел. Оставшись в каюте один, капитан Артамонов щелкнул дверным замком, задернул оконную шторку-жалюзи, бросился на рундучную койку: «О, будьте вы прокляты, прокляты, прокляты!..» Потом достал из рундука фляжку и серебряную стопку с гравированной надписью: «Дорогому папке Артамонову в день рождения от Кольки Артамонова». Снял с переборки фотографию миноносца и, перевернув, установил карточку на столике, и теперь уже не миноносец – память офицерской юности капитана Артамонова – глядел на него, а сын прапорщик с каппелевским черно-красным угольником и черепом на шинельном рукаве. Сын… Контрразведчик, расстрелянный под Красноярском особистами Пятой Красной… Капитан Артамонов наливает коньяк в стопку-поминальник и расплескивает – трясутся руки. Губы шепчут беззвучно: «Колька… Колька, сынок…» И пьет, пьет, пока спасительный туман алкоголя не притупит тяжкую горечь потери. И покуда жив капитан Артамонов, ненависти его не будет конца и краю… В тот же день побывал Лысов на митинге и вдруг понял, что за человек комиссар Савельев. Митинг открыл председатель комячейки Конюхов, но первым взял слово комиссар пристани. Начал Савельев с того, что припомнил, как жили речники при Плотниковых, Фуксмане, Жернаковых. Крепким словом помянул некоторых бежавших с белыми капитанов и механиков – хозяйских прихвостней, потом сбросил с головы шапку и от имени Укома РКП (б) до земли поклонился затонцам, которые еще недавно ходили с винтовками в отрядах Громова, Мамонтова, Щетинкина. Слова бывалого рабочего человека пришлись по сердцу. Водоливы и кочегары зашумели, один за другим стали подниматься с мест, шли к столу, крытому кумачом, грохали кулаками по столешнице и тоже позорили бывших своих хозяев. Савельев слушал и согласно кивал головой. – Стало быть, вот что, товарищи… Весь караван, значит, перешел к народу. Суда теперь – наши. Хозяева – мы! Народ закричал: – Ясно!.. – Правильна-а-а!.. – Наше добро!.. Комиссар зачитал обращение Сибревкома и Укома РКП (б) спасти флот, брошенный белыми на плесах, и закончить ремонт к 1-му Мая. Затонцы долго, сосредоточенно молчали. Прикидывали: срок-то ничего, подходящий, да вот как с материалами?… Посыпались вопросы: – Смолу дадите?… Комиссар ответил твердо: – Нету смолы… – Гвозди баржевые будут? – Нет, не будет гвоздей. Кто-то крикнул громко и с ехидцей; – Что ли, на соплях?… На крикуна зацыкали. К кумачовому столу подошел уже знакомый Лысову большевик Седых, обвел собрание хмурым взглядом, положил на стол мохнатую партизанскую папаху: – Я так понимаю: когда хозяин строится или избу на ремонт ставит, трудно ему? Шибко трудно! Так я говорю? Передние ряды поддакнули: – Известное дело – несладко… Седых зачем-то снова надел папаху и заявил: – Плавать-то надо… Я – конкретно: первое дело – снарядить по общественному выбору к татарам на Юрту-Ору, под Колывань, за смолой. Смола у татар есть – исстари лодочники, обласочники. Второе: баббитом да оловом деповские поделятся. Это уж – Савельев… Верно говорю, товарищ Савельев? |