Онлайн книга «Сибирская Вандея»
|
– О чем разговор – обязательно!.. – Третье: все гнилье баржевое, кое на ремонт не пойдет, разобрать, будут гвозди. – помолчав, Седых спросил: – Против есть? Кто-то ответил вопросом: – А чем с татарами рассчитываться? Седых передвинул папаху на затылок: – Жертвую два пуда муки!.. – и вопросительно глянул на Савельева. Тот поднялся с табуретки: – От меня пуд. Собрание притихло, но Конюхов, председатель комячейки, поддержал Савельева: – От меня – тоже пуд!.. Сидевший молча партиец Филимонов сконфуженно поскреб пятерней затылок, шепнул соседу: – Заест баба, едри ее в корень! – поднялся, рубанул воздух ладонью. – Пиши – полтора пуда!.. Не пропадем!.. И – прорвало собрание. Савельев записывал огрызком химического карандаша. Потом комиссар вынул из портфеля большой лист серой оберточной бумаги. – Товарищи, слушайте приказ Сибопса. Масленщика Егорова Василия назначить помощником механика на то же судно… Кочегара Попова Кузьму – механиком… Лоцмана Жукова Григория – капитаном… Собрание слушало затаив дыхание. А когда кончил комиссар Савельев чтение приказа, грянула буря… За криками и хлопками долго ничего нельзя было разобрать… Но вот к столу прошел старожил затонский Николай Еремин. Четверть века проплавал он матросом на обских посудинах. Знал перекаты и пески на всех плесах от Барнаула до Нарыма, как пять заскорузлых пальцев своих, но когда услышал, что назначают его капитаном на мощный буксир, не поверил. Пробился сквозь людскую массу к кумачовой скатерти: – Тут я слышал, вроде Еремина на «Тобольск» капитаном. Уж не меня ли?… Савельев подтвердил: – Скажи что-нибудь народу, капитан Еремин. Старый матрос поднял руку, и собрание притихло… Но ни слова не мог вымолвить Еремин. Скатилась по капитанской щеке горькая слеза – итог многолетней матросской жизни на хозяйских харчах. Махнул рукой капитан и, шатаясь, пошел сквозь притихший барак к своему месту, а собрание снова взорвалось овацией. Кто-то крикнул: – Не бывало такого сроду!.. Долго стучал Конюхов кружкой по жестяному чайнику, пока добился тишины. Сказал громко: – Тут некоторые спрашивали меня: что, дескать, такое – советская власть? Как ее понимать, к примеру, на водном транспорте, в рассуждении, скажем, низшего персоналу? Ну как, поняли?… Назначенный помощником механика гармонист Федька Брылев крикнул: – Дорогому товарищу Ленину – ура!.. И дрогнули стены барака, тоненько отозвались оконные стекла. Потом стоя пели «Интернационал». Три-четыре капитана да пять-шесть механиков из тех, что не сбежали с прежними хозяевами и теперь осторожно присматривались к окружающему, пошли с митинга вместе с Савельевым. Пожилой капитан, в добротной диагоналевой тужурке с золочеными пуговицами, спросил комиссара: – Так-с… А нас куда? На мыло? Савельев остановился, оглядел спросившего: – Это кто вам сказал, Павел Степанович? Все, кто пожелает из командного состава честно служить народу, останутся при своих должностях, ну, может, пароходы другие примут… Второй капитан, помоложе, скривив губы, сказал с откровенной злостью: – Как прикажете служить, если на судах будут командовать судкомы да вчерашние матросы полезут на мостик? Помню я семнадцатый и восемнадцатый… – Придется, гражданин Григорьев. Впрочем, ежели не хотите – скатертью дорога!.. Григорьев обиделся: – За кого вы меня принимаете, товарищ Савельев?!. Вы поймите, на судне один авторитет – капитанский!.. Я просто не представляю, где же капитанская власть? Комиссар рассмеялся, громко, заливисто, так, что даже собеседники невольно улыбнулись, а Лысов подивился – смотри-ка, умеет, оказывается. – Капитанская – при капитане, а судкомская – при судкоме. Понимаете?… – Чего тут не понимать! – вмешался в разговор капитан Артамонов. – Мы сами-то откуда? Вот вы, Павел Степанович, ведь не сразу на мостике появились, сколько лет до мостика добираться пришлось? Крутой трапик наверх… и скользкий. По себе знаю. Шухов, шедший позади, сказал с иронией: – И все-таки: «Нет у вас бога, кроме бога, и Магомет пророк его!..» – Это вы к чему, товарищ Шухов? – обернулся Савельев. – Какой Магомет? – Ваш Маркс – Магомет… А я вот, представьте, верую в пресвятую Троицу и в истинного Христа. – Ну, и на здоровье. Веруйте. А к чему этот разговор? Капитан Шухов рассказал о вспышке в кают-компании. – Вопрос об иконе, капитан, обсудите с судовым комитетом, – посоветовал Савельев, – а товарищу Лысову я скажу… Но, вообще-то, вспомните, Шухов: даже в самое реакционное царское время иконы в присутственных местах не вешали. Царские портреты – висели, но не иконы. Вот спроси товарищей капитанов: так я говорю?… Капитаны ответили хором: – Так! Так! Верно говорите! – Это у нас только исстари такая дурь ведется – в кают-компанию обязательно святителя Николу. Капитан Артамонов поправил: – Не у всех. Мы на судовом совещании давно постановили убрать иконы из кают-компании, из машинного отделения, из штурвальной рубки. На кой хрен, раз бога нет! – Может, докажешь? – перебил Шухов. – Конечно, докажу: если бы бог существовал, он большевиков не допустил бы к власти! Общий хохот покрыл ответ Артамонова. Смеялись и капитаны, и комиссар. Даже Шухов смеялся. Посмеявшись, Савельев сказал серьезно: – Ваше заявление, товарищ Артамонов, мы рассмотрели. Поздравляю: вы приняты в группу сочувствующих РКП (б). – Спасибо… Оправдаю доверие… Комиссар попрощался с капитанами и направился в конторку. Когда стемнело, в барак охраны к Лысову пришли Анемподист Седых и Конюхов. – Ты, парень, на собрании размахнулся пудовкой… А есть она у тебя, пудовка-то?… Гошка ответил, что надеялся взять вперед паек за следующий месяц или подзанять сухарей. Анемподист Харлампиевич не стерпел: – Ну и дура, а еще чекист! Что государству дороже: твоя пудовка или твоя работа? А какой ты работник на голодное брюхо? Скажем, я: у нас с женой пятнадцать пудов запасено, я имею полное право два пуда государству пожертвовать, так и записал на себя два пуда, а тебе кто хлебца припас?… Гошка потупился. Верно, ему никто хлеба не припас, а до следующего пайка было далековато. Но Гошка сказал бодро: |