Онлайн книга «Сибирская Вандея»
|
Шубина посадили на скрипучий стул, одиноко стоявший посреди пустого зала. Две двери вели в хозяйские апартаменты. Базыльников, словно дорогому гостю, поклонился Шубину: – Побеседуй тут, Вася. Я сейчас… И скользнул в одну из дверей. Жданов еще раз обшарил рысьими глазами клочья одежды комиссара и тоже исчез. Рябой парень уселся на подоконник, держа наготове обрез, Ромка-цыган у порога вертел самокрутку. Василий Павлович выпрямился на стуле, хотел вделать глубокий вдох, но выдох отозвался резкой болью в груди. Эх, если бы силу! Выхватить у цыгана винтовку!.. Притушив цигарку, Ромка спросил: – Слышь, как тебя… Скажи, коммуна ваша вроде кержаков, что ли?… Что вы против богатства прете, мы знаем. Ну, пограбите, пограбите, другими нажитое добро захаманите, а посля?… Грабить-то некого станет. Куда подадитесь? Говорить Шубину было трудно. Все же ответил: – Мы хотим, чтобы ни бедных, ни богатых на свете не было, чтобы все жили в достатке. От труда… А кто не работает – тот не ест. – Ишь ты! А коли нам не желательно? Может, я вольный? Может, мне торговать охота? Тогда как же? – Заставим. – Силком? – Сами должны понимать… – Мы понимаем… Мы вашего брата кумуников прекрасно понимаем! Цыган свернул вторую цигарку, затянулся так, что табак затрещал и вспыхнул язычком желтого пламени. Неслышно, словно скользя по купеческому паркету, из дверей кабинета появился Базыльников. – Ступай, Вася. Вона в туе дверь. Все образуется. Не бойся. – Не пугливый. – Само собой… человек ты еройский… В соседней комнате – бывшей хозяйской спальне – за столом сидел одинокий молодой военный в полном офицерском снаряжении, при шашке и кобуре, но без погон и вида не офицерского, а скорей писарского. Базыльников подал комиссару табуретку, с приятностью потирая руки, сказал: «Беседуйте», – и удалился. Лицо военного показалось Шубину знакомым. – Здравствуйте, товарищ комиссар, – приветливо улыбаясь, военный привстал. – Узнаете меня? Я вас сразу узнал, хотя встречались редко. Здорово вас обработали!.. Что поделать? «Кипящий водоворот стихий то бросает нас в омут страстей, то погружает в пучину страданий и бедствий…» Судьба, как говорится, фатум, она же – рок, по-мусульмански еще называется – кисмет. – Кто ты такой? – перебил его военком и тут же вспомнил: военфельдшер демобилизованный. Приходил вставать на учет. В анкете написал «сочувствующий советской власти с семнадцатого года». – Удивляетесь, товарищ Шубин? Странные случаются в жизни эпизоды… Шубин опять перебил: – Ты в банде кто? – Я – член повстанческого комитета. – Что нужно? От меня что нужно? – Мне? Ничего-с! Просто препоручено разъяснить вам положение… Так вот-с, губерния восстала. Вся поголовно восстала против вашего совдеповского режима. Справиться – у красных сил нет. Красноармейцы переходят к нам цельными частями, полками… – И дивизиями, поди? – А вы не смейтесь. Сперва послушайте. Красноармейцы перебили комиссаров и политруков. Создали три новых революционных полка. Первый Новониколаевский полк восстал и захватил город. Второй уже обложил Томск, коммунисты драпают во все лопатки. Хватит с вас? – Хватит!.. Неужели умнее ничего не придумали? Фельдшер поднялся. – Я с вами разговариваю сурьезно. – Я тебе, вошь тифозная, тоже сурьезно говорю… Закончить Шубину не пришлось. Перед ним, как из земли, опять вырос Базыльников. – Экой ты, Вася, ндравный! – Крикнул в стену: – Михаил Дементьич! Вошел Губин. Тяжело опустился на стул, погладил седую щетину на желтой опухшей щеке: – Так… Живой? Ну, что делал в подвале? Сказывали – поёшь шибко. Смелый ты человек, Василий Павлыч. Люблю таких!.. Ну, растабары мне с тобой разводить недосуг. Жить хочешь? Комиссар ответил: – Хочу. – Известно. Кому помирать охота? Коли так, Шубин… Слова не шли с языка. Видно, не находилось таких слов у купца, чтобы сразу запали в гордое, гневное сердце коммуниста. На помощь Губину пришел Базыльников: – Ты, Вася, подумай: кто ты есть, откудова ты, чьих кровей человек?… Перво-наперво, мужик тутошний, хлебороб, крестьянского сословия человек. И опять – с одного села мы все. Земляки, выходит. Слово-то какое, Вася, – земляк!.. Великое слово. Ты ж всю ерманскую провоевал, в окопах гнил за Россию нашу многострадальную. Скрозь пули и бонбы прошел. Сам знаешь, как словечко-то это у солдат обертывается. Земляк – милый душе человек! А теперича еще спрошу: каков же он, земляк наш колыванский, Василий Шубин? А он, гражданы, – ерой! Кресты егорьевские да медали не каждому дадены. А Шубин – удостоился. Вот он каков, земляк наш и храбрый воин русский Василий Павлыч Шубин!.. Эх, Вася, Вася!.. – Базыльников заморгал слезящимися глазами, всхлипнул, извлек из кармана большой цветастый платок, утер слезу. – Я ить тебя еще сопливиком помню… Ох и давно то было, а все равно как сейчас. Бывало, в лавчонку-бакалейку мою придешь, смотришь… А я тебе всенепременно пряник медовый али там сахару кус. Ты ить с Федюнькой нашим дружбу водил, погодками были. В один день и крестил обоих. Помнишь хоть маленько? – Маленько помню. Как крестили – не помню. А пряники помню… У тебя, верно, записано, сколько же ты мне стравил тогда от душевности? Мамаша-покойница всегда тебя добрым словом поминала: отпустишь фунт весной, осенью два запишешь. – До чего ж ты неуважительный, Вася!.. А я что хочу сказать? Пристало тебе, с крестами да медалями, со славой воинской, свово же брата, мужика, грабить?… Ить и ваш домишко не безлошадный был… – Был, да колчаковцы, что у тебя стояли, позаботились. – Грех, Вася, меня винить. Они и моих четырех со двора свели. – А пять осталось. Что ж ты не поделился? – Дык… семья, Вася! – Базыльников высморкался и переменил тон на деловой: – Думай, Вася, думай! Вся губерния нынче с нами… Алтай поднялся, омичи, Кустанай, Петропавловск… Бегит коммуния во все лопатки! – Значит, хорошо у вас дело идет! Одного не пойму: что вам проку нас взаперти держать, на разговоры время тратить? – Да ить жалко вас, люди! Ить свой брат, мужик, не каки-нибудь городские… Разве ж мы без понятия? Конечно, пошумели, обидели ваших. Был грех, что говорить!.. А ты возьми в толк: сколь от вашей разверстки натерпелся крестьянин?! Сколь слез пролил?! Однако пришло время забыть. И на мировую… Вы – русские, и мы – русские. – Та-ак. Русские… |