Онлайн книга «Сибирская Вандея»
|
– На оешинском свертке… В канавке… Волосатый ощерился. – Ишь, живучий! Смахнул девочку на дорогу, повернул оглобли и ожег лошадь кнутом. Найдя хрипевшего комиссара, волосатый удивленно вскинул брови: – И впрямь – живой!.. Не торопкий ты помирать, Шубин… Так и быть, подмогну! Комиссар не открывал глаза и судорожно скреб пальцами землю… Волосатый шагнул в заросли, достал из кармана штанов нож, облюбовал молоденькую березку и долго, аккуратно ломал и выстругивал дубину. А когда дубина была готова, занес ее над головой комиссара… Двадцать восемь штыковых ран оказалось на теле Шубина. Двадцать восемь… С речной стороны Колывань была опоясана двойной линией обороны. Окопы – в полный профиль, но без колючей проволоки: выяснилось, что баржонку с мукой и проволокой, приютившуюся у хитрой избушки на речке Чаус, утащил накануне в Дубровино какой-то предприимчивый катерный капитанишка. В окопах переднего края копошились мобилизованные: бабы, девки, подростки. Долбили заступами сухую землю. По брустверу расхаживали цыганские парни с кнутами за поясом, зубоскалили, заигрывали с бабами. Те отбрехивались: – Чтоб вам ни дна, ни покрышки! Навязались нечистики на нашу шею!.. Вторую линию занимали самсоновцы. Лихая банда, привыкшая к молниеносной сабельной рубке, к стремительным налетам и не менее стремительным отходам, не признавала окопной позиционной войны, но есаул, сам работая шанцевой лопаткой вместе со всеми, пригрозил расправой. Бандиты знали, что есаул на ветер слов не бросает, и копали. В низкорослом березняке стояли заседланные кони. Новый «главком» фельдфебель Начаров не выходил на вторую линию. Браво расхаживал по переднему краю. – Ходи веселей! Наляжь, мужики! Наддай, бабы, девки! – и сыпал раешником для пущего ободрения: – Идешь в бой – держи хвост трубой!.. Коммунары-шпаны, на траех одни штаны, через день обедают, пить на речку бегают!.. Жми на лопаты – завтра будем жить богато!.. Коммунарски бабы модны, по три дня сидят голодны!.. Но веселая фельдфебельская агитация не доходила. Бабы провожали «главкома» злобными взглядами, перешептывались: – Навовсе свихнулся, чучело!.. Начаров уличил двух девок в нерадивости. Поочередно вытянул плетью. Девки взвыли жуткими голосами: – Уй-уй-уй! Ты что, спятил? Невдалеке показался губинский тарантас. Губин вылез из пролетки на редкость веселый, поздоровался за руку, одобрительно похлопал по плечу. – Робят?… Молодца, молодца!.. Ну, кажи, рассказывай свои планы. Начаров шел рядом, чуть-чуть отставая: видел не раз, как встречают инспектирующего. – Эта – правый фланг. А туды – левый. Тут центр обороны, а вон у того кустика – пулеметная точка. Место скрытое, прицел выверен. От пристани до нас, сам знаешь, поболе семи верст. На выбор будем красных бить! – Выстоишь, гвардеец? – Как пить дать! Хозяин вздохнул: – Так, так… Айда, сходим к самсоновским. Но есаул в группе своих сам шел к Губину. – Извольте – в сторону!.. – А в сторонке продолжил: – Я офицер казачьего войска! Я пришел сюда коммунистов бить, а не баб! Предлагаю немедленно убрать всю цыганскую рвань! И к чертовой матери вашего «главкома»! Не хватало, чтобы я унтеру подчинялся! Пусть передаст командование мне. Губина передернуло: – Ан подчинишься, ваше благородие! Подчинишься! Невелика цаца!.. – Это ты мне, хам?! Есаул поднес ко рту свисток. Звонкая трель прошла по окопам из конца в конец. Самсоновцы всей оравой кинулись к главарю. – По коням, хлопцы!.. Рубец на щеке есаула налился кровью. Натренированная в бесконечных боях, вышколенная самсоновская банда, протарахтев бубнами, взяла с места размашистой рысью – исчезла. Губин не выругался, не затопал ногами, он смотрел в поднятое копытами облако пыли, как смотрят вслед катафалку, увозящему покойника, слывшего при жизни богачом и вдруг оказавшегося банкротом… Сказал Начарову: – At, жулик!.. Вывернул шубу! Омманул. А мне не страшно! – Казак, станишник! – вставил фельдфебель. – В германскую насмотрелся я на ихнего брата. Пограбить – первые, а как до боя – в кусты. – Ладно. Сади всех наших в окопы. Баб отпусти… Цыганам объяви: если стрелять согласны – плачу серебром. Пулеметы-то проверил? – Как часы. Почти новые пулеметы. Расчеты подобрал, нашлись способные. Патронов только мало. – Знаю, что мало. Экономить! – Сказывают, у попа Раева в соборе – пять ящиков. – Слыхал и я. – Мы было сунулись, но тот долгогривый на паперти с крестом встрел. Нет, грит, никаких патронов! Если храм божий оскверните – отлучу, грозится, от церкви!.. Мужики, понятное дело, не решились. Может, Ваське Жданову попа препоручить, Михал Дементьич? – Брось! Не думай! Часу тогда не проживем – за попа нас на наших же вожжах удавят. Сам съезжу. Слепцова-прапора взял к себе? – На левом фланге орудует. – Выпимши? – Тверезый. Боевой прапор, даром что молод. – Ну, бывай, гвардеец… Воюй!.. Поехал я. Вечером приходи. Ночью-то коммуна не полезет, а с утра, пожалуй, жди гостей. Губин повернул тарантас обратно. По дороге шли вооруженные трехлинейками, дробовиками и берданками ратники-добровольцы. Шли вразброд, небольшими группами, с пьяным весельем горланили частушки. Губин, глядя на свое воинство, хмурился: шпана – не бойцы! Ближе к селу стали попадаться мобилизованные. Эти несли пики, лопаты и топоры. Они, выгнанные из изб насильно, шагали молча и поглядывали в березняк – не худо бы смыться. Под самой околицей встретились трое. Двя цыганенка, лет по пятнадцать, накинув петлю на шею, тащили к позициям костлявого, сутулого мужика лет сорока, облаченного в кургузый солдатский френчик с могучими британскими львами на кожаных пуговицах. Вместо левой ноги – деревяшка. Калека упирался и все норовил ткнуть костылем поводыря, но терял равновесие, валился на дорогу, а цыганята орали басами по-взрослому: – Давай, давай! – Подымась, уросливай!.. – Вставай, зануда!.. Губин проехал через Соборную площадь и слез с пролетки у дома протоиерея Раева. Вошел в гостиную, не сняв фуражки, рявкнул: – Где Кузьма?! Попадья бросилась в мужнюю половину, но протопоп сам вышел из кухни. Подняв над головой золоченый наперсный крест, возопил: |