Онлайн книга «У чужих берегов»
|
– Ну, дождик пошел! Что ты, Нюра? Не нужно, милая. Все будет хорошо. Может быть, тебе его жалко? – Сама бы удавила своими руками проклятого! – с ненавистью ответила девушка и пошла по дороге к селу. Я смотрел на своего друга с удивлением. А Дьяконов, оглянув местность, уже совсем другим тоном приказывал: – Товарищ Желтовский! Лошадей отведите за деревья! Вон туда. Сами встанете за этой березой, чтобы вас не было видно со стороны тропинки. Если в лесу поднимется стрельба и на тропинке появится человек в галифе и городских сапогах – бейте без предупреждения и постарайтесь свалить. Промахиваться нельзя! Понятно? Но без стрельбы в лесу – огонь ни в коем случае не открывать! Действуйте! После этого Виктор Павлович взял с ходка наш охотничий топорик и стал зачем-то рубить березу. И где-то в лесу кто-то тоже стал рубить березу. Потом еще, в другом конце. И еще... – Поехали мужики по дрова к зиме! – сказал Дьяконов, вогнал топор в ствол дерева и повернулся к нам. – Егоров! Веди! Тропинка казалась бесконечной. Мы долго петляли между деревьев, потом спустились в овражек, поднялись на пригорок и остановились по знаку Егорова перед большим горелым пнем. – Отсюда сто двадцать шагов, – шепнул Егоров. Дьяконов махнул рукой вперед. Вскоре мы вышли на обочину елани. Посредине поляны чернела большая яма – погашенное огнище. Немного поодаль притулилась к огромной одинокой березе крошечная землянка – жилище углежога... Была же такая профессия, нелепая сейчас – углежог! Была... В каждой деревне – кузнечные горны. Горны требуют древесного угля. Самовары в каждой избе – тоже уголь нужен. И в городах разъезжают тележки и телеги, плотно набитые черными кулями, и резкие гортанные голоса будят сонную тишину заросших травой улочек: Э-э-э! Углей! Кому углей? Вот и живут, тут и там, в березовой лесной глуши, заросшие волосом, прокопченные и сами черные, как уголь, одинокие лесовики из племени углежогов... Кто они? Большей частью старики-бобыли... Но встречаются и сорокалетние бородачи-крепыши с плечами в три обхвата. Не случайно такой здоровяк уходит в медвежью жизнь... Торба с накопленными грехами гонит его сюда от возмездия... Нелюдимы эти лохматые отшельники. Месяцами не встречаются они с деревенским людом, лишь на зиму перебираясь куда-нибудь на дальние заимки. А летом приезжают к ним прасолы-перекупщики. Привозят в землянки муку, соль, картофель, увозят уголь... – Дверь открывается наружу, – кивнул Дьяконов в сторону землянки. – Ты, Гоша, встанешь за углом. Если мы не справимся и выскочит – бей в спину! Вообще, выскочит – значит нас с Егоровым уже нет. Не промахнись! Обходим поляну, товарищи. Нужно зайти с тыла! ...Не запертая изнутри дверь с треском отлетела в сторону. В избушке глухо ударил выстрел, грозно грянуло: – Не шевелись! Со звоном рассыпалось стекло, послышалось падение тела, возня, крепкий мат. Я не выдержал и ринулся в полутьму... Прижав лицом к земляному полу, чекисты держали кого-то. Человек хрипел и делал тщетные попытки сбросить с себя насевших. Дьяконов крикнул мне: – В кармане ремни! Скорей! Через несколько минут мы вынесли связанного на свет... – Здоров бык! – вытирая кровь с разбитого лица, сказал Егоров. – Ну и здоров! – Еще бы! – отозвался Дьяконов. – Атлет-гиревик! Спортсмен. На студенческих играх всегда брал первое место... И плавает, как рыба. Гоша! Принеси, пожалуйста, воду: кажется, там в землянке есть бадейка с кружкой... Я всмотрелся в лицо задержанного и прирос к месту от изумления. Передо мной лежал Никодимов! Похудевший, обросший и все же безусловно – он, Аркадий Ильич! Пленника подтащили к землянке и посадили спиной к стене. Он дернулся, пытаясь освободить руки, и чуть не свалился на бок. Егоров успокоительно бросил: – Не трудись... Ремни сыромятные. Гужевые... Дьяконов не спеша закурил, протянул портсигар мне, потом Егорову и нагнулся над нашим воскресшим покойником. – Амба, поручик Рутковский! Не ожидали? Дать папироску? – К черту! – сплюнув кровь, ответил захваченный. – Кто выдал? Нюрка? – Да не все ли равно? Народ! Слышите топоры?.. А теперь: послушайте еще... Дьяконов поднял с земли валявшийся перед входом в землянку черен поломанной лопаты и пять раз раздельно, с интервалами, стукнул по стволу березы. Топоры замолчали... – Обложили, как волка! – хрипло засмеялся арестант. Когда Егоров вынес из норы углежога наган и кольт и пленника напоили, он спокойно спросил: – От радости в зобу дыханье сперло, Дьяконов? – Ну, встречались птички и покрупнее... А вообще, конечно – ведь вы собирались и здесь громких дел натворить, не говоря уже о прошлом... – Да... Ремиз... Об одном жалею: не догадался я раньше тебя смарать!.. Это «блатное» словечко он произнес с особым вкусом, со смаком. Дьяконов передернул плечами. – Хватит с вас и штабс-капитана Лихолетова... Я, уже отчасти разобравшись в обстановке, вмешался в этот интересный разговор: – Прошу снять с него брюки! Спустите галифе, товарищ Егоров! Рутковский, извиваясь ужом, забился на земле, пытаясь ударить ногами Егорова. Тот укоризненно сказал: – Ну что бесишься? Хватить тебя по башке рукояткой, что ли? В паховой области этого человека был большой, округлой формы рубец – след от зажившей язвы... – Ну хватит волынку тянуть! Расстреливайте и всё тут! Я – русский офицер и умереть сумею! – Никогда вы русским офицером не были, господин Рутковский! – отозвался Дьяконов. – На германскую вас не брали, как нужного жандармам студента-провокатора... А потом вы пошли к белым. И это было закономерным. Стали анненковским карателем, затем комендантом розановской контрразведки, произвели вас, студента-недоучку, в прапорщики, а за кровавый разгром в Соболевке наградили чином поручика... – У вас неплохая информация! – снова овладев собой, тоном похвалы сказал арестованный. – Откуда, если, конечно, не секрет? – Теперь уже не секрет... от подполковника Драницына... Арестант отпрянул к стене так, что ударился головой. – Драницына взяли? Драницын сдался живым?! – Никто его не брал. Сам явился. Надоела волчья жизнь... И не бейтесь головой об стенку. Получается не эффектно – землянка... – Кончайте! Никуда я отсюда не пойду! – Да я бы с удовольствием, Рутковский! – невозмутимо ответил Дьяконов. – И мне и вам – меньше хлопот. Вас за одну только Соболевку нужно десять раз расстрелять! Помните, как вы сожгли школу, заперев туда больше сорока человек из семей красных партизан? А казнь коммуниста Селезнева? Помните Селезнева? Как вы, лично, жгли его головней, вырезали у него на груди звезду!.. А «экспедиция» в Борках? А расстрелы большевиков в контрразведке? Так я-то, я бы с удовольствием. Но не могу! Приказано доставить вас в край... Судить будут. Сейчас мы развяжем вам ноги и пойдем. Предупреждаю: за попытку ударить кого-нибудь из нас ногой в пах – пуля в ногу! Это – полумера! На большее я не уполномочен, но полумеры в моей власти. Уйти не удастся. Если будете вести себя не корректно, привяжу вожжами к ходку и придется бежать за лошадью. Моцион на шестьдесят верст. Точно так же, как вы поступили с комиссаром Игнатьевым. Вспоминаете? |