Книга Кью, страница 121 – Лютер Блиссет

Мул и его люди замедляют шаг, один из португальцев становится у меня за спиной, двое других бегут вперед с поднятыми шпагами. Головорезы Мула отбиваются.

Дуарте Гомеш держит клинок у горла единственного оставшегося на поле боя:

— Мне доставило бы громадное удовольствие убить тебя как собаку.

Братья Микеша быстро возвращаются к нам, Жуан улыбается и кричит по-фламандски:

— Не стоит пачкаться, друг!

Гомеш проводит кривую линию на щеке, оставляя кровавое пятно:

— Убирайся прочь, сукин сын.

Тот бежит к Большому каналу.

— Мне кажется, я должен вас поблагодарить, дон Жуан.

Португалец вкладывает в ножны шпагу, инкрустированное золотом лезвие из Толедо — «толедское золото», кланяется мне и смеется:

— Сущая мелочь по сравнению с великолепным приемом, оказанным нам вчера вечером.

Младший брат Микеша, Бернардо, успокаивает донну Деметру:

— Вам нечего боятся, синьора. Эти четыре оборванца уже больше ничего вам не сделают.

— Надеюсь на это, господа, очень надеюсь на это. Я бесконечно вам благодарна.

— Вы в этом действительно уверены?

Мне отвечает младший:

— В этом нет сомнений. В определенных кругах слухи распространяются очень быстро. С этого дня и во веки веков все запомнят, что зло, причиненное вам или вашим девушкам, будет расцениваться как причиненное нам.

— Ваша семья действительно настолько могущественна? Дон Жуан говорит медленно, стараясь предугадать мою реакцию:

— Все сефарды [77] — одна большая семья, члены которой при выкли помогать друг другу, чтобы противостоять трудностям, которые всегда возникают у приезжих в чужой стране.

Минутное молчание.

— Я потрясен. Просто не представляю, как мы с донной Деметрой сможем стать частью вашей семьи.

— Если вы примете мое приглашение на обед, я с радостью все вам объясню.

* * *

Длинная лодка разрезает Большой канал перед тем, как войти в реку Сан-Лука.

Ругательства горбуна Себастьяно, кормчего Микеша, не прекращаются ни на минуту, и направлены они против всех, кто норовит проскочить перед носом у нашего судна.

В юности я именно таким и представлял перевозчика в Аид во время классических лекций доктора Меланхтона. Грязным, с густыми спутанными волосами, которые не держатся под его головным убором, испускающим гнилостный смрад, который доходит до нас даже с кормы. Склонившись, он держит длинное-предлинное весло в уключине почти вертикально.

Микеш наделен необычной интуицией и прекрасной памятью.

— Мы пили за смерть предателей, помните? Привлекательная внешность и хорошие манеры — ничто по сравнению с преданностью верного слуги.

Мы поднимаемся по реке Баркарола, пересекая место, где она разливается, напоминая плавательный бассейн, но потом русло резко сужается, и поток стремительно несется под высоким мостиком.

Микеш показывает мне что-то слева:

— Церковь Сан-Мозе, или церковь Святого Моисея. Венеция — единственный христианский город, где есть храмы, посвященные ветхозаветным пророкам. Не думайте, что это стало уступкой иудеям, обратившимся в христианство, тем, что все зовут «новыми христианами» или, презрительно, маранами. С нами здесь считаются.

— Дон Жуан, мне очень интересно все, что вы рассказали. Симпатия к беженцам, отщепенцам всех религий — подобная реакция почти инстинктивно возникает у человека, который всю свою жизнь спасался от священников и пророков. Надеюсь, что вы не будете что-то скрывать от меня в своих рассказах.

— За хорошим столом у нас не будет нужды скрывать от вас что-либо.

Мы входим в конец Большого канала напротив Дворца дожей. Я не могу справиться с удивлением при виде интенсивнейшего движения по каналу. Настоящий рой самых разных судов, снующих по главной артерии Венеции. Бригантины и галеоны, пришвартованные к большому молу у Сан-Марко, галеры, бросившие якорь вдали, сплошной поток приходящих и уходящих судов на веслах и под парусами всевозможных форм и размеров. Но Себастьян, ругаясь себе под нос, плывет дальше.

Мы направляемся к острову Джудекка.

Венеция, 6 марта 1546 года

Кампо-Барбаро. Самый конец острова Джудекка.

Роскошное жилище Микеша выходит на площадь Сан-Марко, до которой в ясный солнечный день, такой, как этот, кажется, можно дотянуться и дотронуться рукой.

Жилище аристократа с внутренним двором, сплошь засаженным незнакомыми растениями… Внутреннее убранство, свидетельствующее о бесконечных скитаниях по свету: ковры, фарфор, мебель, ткани — собраны со всего мира от разных районов Африки, ограбленных Испанией и Португалией, до пути на Восток — Турции, выходящей на Адриатику, и перемешаны с изделиями мавров из Иберии. Причудливое и оригинальное собрание. Греческие и громадные испанские кресты из серебра, но рядом с ними — канделябры с семью ветвями [78] и футляры, содержащие свитки пергамента и монеты, которые, возможно, происходят из гробниц библейских пророков.

Меня приглашают расположиться во внутреннем дворе, выходящем в сад. Жуан Микеш с величайшими предосторожностями открывает деревянную шкатулку и предлагает мне сигару. Не могу удержаться от неожиданного прилива энтузиазма и теплых воспоминаний.

— Мне необыкновенно приятно встретить человека, способного оценить ароматы Индии.

Неожиданно какая-то тень омрачает мои мысли о прошлом.

— Дон Жуан, в своей жизни я редко встречался с роскошью и великолепием и всегда привык полагаться на интуицию. — Оценивающий взгляд по сторонам. — По-моему, вы самый богатый человек в Венеции. Вы приходите на ужин в мой бордель, спасаете мне жизнь и приглашаете к себе в дом? С какой целью?

Обезоруживающая улыбка. Он кивает головой:

— Наконец-то естественная реакция немца. — Он наливает мне с палец вина в крошечную хрустальную рюмку. — Если оы очень многие не подтвердили, что вы действительно тот, кем назвались, мне было бы весьма трудно поверить в это. Знаете, если ты только что прибыл в новый город и решил не сидеть сложа руки, надо быстро понять, какие возможности здесь открываются и с кем стоит завести знакомство. — Он смотрит на меня многообещающим взглядом. — Ваши соотечественники считают себя деловыми людьми. Я бы назвал их родственными нам по духу, теми, кто умеет делать жизнь более интересной, открывать новые перспективы.