Онлайн книга «Утоли моя печали»
|
– Вы ведете себя не по-джентльменски, месье, что дает графу право искать защиты от вашей назойливости у полиции. Вологодов немедленно выехал на родину, месяц выжигал в себе не только любовь, но и саму память о ней, поступил на службу, в которой нашел если не утешение, то забвение. Жил одиноко, появлялся в обществе только в случае необходимости, и женщин для него более не существовало. Он заново открыл их, повстречавшись с Наденькой Олексиной. * * * А Наденька вместе со своей горничной бродила по шумной, многолюдной Москве с горящими глазами и ликованием в сердце, и не подозревая, что стала необыкновенно желанной и, увы, недоступной принцессой последней сказки суховатого и – еще раз увы! – уже немолодого одинокого мужчины. Сейчас ее интересовало совсем иное – степенно обедающие из общего котла артельщики, чумазые трубочисты, звонкий выезд пожарных… – Смотри, смотри, Феничка, гнедые понеслись! – Стало быть, Арбатская часть выехала, барышня, – важно поясняла горничная. – Это у них гнедые битюги. Темно-русая головка и толстая пшеничная коса, выглядывающие из-под двух одинаковых шляпок, постоянно мелькали в самых людных местах. Обладательницы их вместе с артельным людом весело хохотали над мальчишкой-штукатуром, неосторожно шагнувшим в известковый раствор; старательно перевязывали голову бородачу-плотнику, не успевшему увернуться от упавшей доски; с радостной готовностью относили записку подрядчика, которому ну никак невозможно было отлучиться даже на соседний участок. К ним скоро настолько привыкли, что стали приветливо здороваться, меж собой называя их «Феничкой с барышней». – Варенька, там такие замечательные люди, такие интересные! Я непременно напишу о них, непременно! И нисколько не хуже, чем господин Гиляровский, вот увидишь. Дядя Роман, ты ведь меня понимаешь, правда? Хомяков понимал, озорно подмигивая. – Вот у них – идеи, – говорил он. – А у нас – некая сумма смутных мечтаний и туманных представлений, далеко не всегда правильная к тому же. – Идей много, – строго предупреждала Варвара. – Только, пожалуйста, не старайся запоминать непереводимой игры слов. Даже во имя жизненной правды. Впрочем, она беспокоилась напрасно. При девушках никогда и никто не позволял себе ни одного дурного слова. Даже когда доска упала на плотника, он только прорычал: – Ах, чтоб тебя!.. Так что гуляний их ничто не омрачало. И бродили они до изнеможения. – Барышня, за нами ктой-то следит, – зловещим шепотом сообщила как-то Феничка. – Кто следит? – Да вон, тощий такой. В гимназической фуражке. Наденька оглянулась. Действительно, позади стоял совсем еще юный господин в далеко не новой гимназической фуражке, из-под которой во все стороны лезли упрямые завитки белокурых волос. Заметив, что на него смотрят, юноша тотчас же отвел глаза. – Весь день бродит след в след, – пояснила Феничка. – Может, бомбист какой? – Почему же непременно бомбист? – Не знаю. – Проверим. Иди не оглядываясь. – Куда идти? – За мной. Наденька быстро пошла от Триумфальной к дому генерал-губернатора. Однако на подходе к Скобелевской площади народу оказалось столько, что шаг пришлось существенно укоротить. Может быть, поэтому Надя не выдержала и снова оглянулась. Белокурый юноша упорно шел сзади. – Прилип как банный лист, – недовольно шептала Феничка. – Может, городового позвать? – А в чем он провинился? В том, что на тебя смотрит? – Он на вас смотрит, барышня. – Ну и что? И пусть себе смотрит. Вот сейчас подойду к нему и спрошу… Наденька остановилась, повернулась лицом к преследователю и решительно уставилась ему в глаза. Юноша засмущался, опустил голову, но не ушел, и толпа толкала их почти одновременно. «Сейчас я ему все выложу! – сердито подумала Надя. – Наглость какая!..» Она и впрямь шагнула к нему, но гимназист вдруг странно изогнулся, словно пытаясь то ли от кого-то отбиться, то ли кого-то схватить. Возникла некая дополнительная толчея, шум, почти тотчас же раздался свисток, и к этому месту устремился рослый городовой, доселе почему-то невидимый. – Р-разойдись! Что за крик?.. Прошу предъявить пачпорт. – У меня нет паспорта, – растерянно сказал гимназист, поскольку последние слова городового относились к нему. – Тогда пожалуйте в участок! – Но ко мне залезли в карман… – Пожалуйте в участок!.. – На каком основании? – строго спросила Наденька, к тому времени уже пробившаяся к ним. – К этому господину действительно залезли в карман. – А вы кто такая будете, мамзель? – Я – племянница Романа Трифоновича Хомякова. А этот господин приехал к нему из… из Костромы. – Верно! – закричали с лесов артельщики. – Ты вон лучше карманника лови, селедка!.. – Что творится? – заворчали в толпе. – Честных людей хватают средь бела дня, а ворье что хочет, то и делает. – И в такое знаменательное для всей святой Руси время! – Нет, надо искать на них управу. У меня, знаете ли, третьего дня семь рублей из кармана увели… – Из кармана, говорите?.. – растерянно спросил городовой, не зная, что предпринять для приличного отступления. – Держи вора! – завопили с лесов. – Держи вора! – тотчас же откликнулся городовой. Подхватив шашку, он засвистел и кинулся куда-то в толпу. Сверху, с лесов, заулюлюкали, засвистели, захохотали. Прохожие как ни в чем не бывало тут же двинулись по своим делам, и молодые люди остались вдвоем. Но только на мгновение, потому что к ним наконец-то пробралась Феничка. – Детина какой-то растопырился, ни тебе ходу, ни проходу, – недовольно сообщила она. – У вас и вправду что-то украли? – строго спросила Наденька нескладного гимназиста. – Украсть не успели, но в карман залезли. Я хотел было схватить вора за руку, только он вырвался. – А зачем вы нас преследовали? – Я… – Юноша очень смутился, опустил голову, и уши его начали краснеть. – Извините. – А кто ты есть? – сердито спросила Феничка. – Почему ты из Костромы? – Я не из Костромы. – А барышня сказала, что из Костромы! – Это ошибка. – Гимназист в явно тесном мундирчике снял фуражку, застенчиво поклонился. – Еще раз прошу меня извинить за назойливость, с которой я… |