Онлайн книга «Есенин»
|
Ночь, как дыню, Катит луну. Море в берег Струит волну. Вот в такую же ночь И туман Расстрелял их Отряд англичан. Есенин отвернулся от окна, оставив на подоконнике стакан с недопитым чаем, взъерошил волосы и, обхватив себя руками, прочел, глядя на Кирова: Коммунизм — Знамя всех свобод. Ураганом вскипел Народ. На империю встали В ряд И крестьянин И пролетариат. Там, в России, Дворянский бич Был наш строгий отец Ильич. А на Востоке Здесь Их было 26. «Это можно повторять как припев, — подумал он. — Дальше… дальше!..» — гнал он себя. Все помнят, конечно, Тот 18-й, несчастный Год. Тогда буржуа Всех стран Обстреливали Азербайджан. Тяжел был Коммуне Удар. Не вынес сей край И пал, Но жутче всем было Весть Услышать Про 26. — Ну, Николай Васильевич, миленький! Вывози! Еще! Еще чуть-чуть! — молил он Гоголя и, словно действительно под диктовку, стал сосредоточенно записывать строчку за строчкой: В пески, что как плавленый Воск, Свезли их За Красноводск. И кто саблей, Кто пулей в бок, Всех сложили на желтый Песок. — Ну, а дальше опять про двадцать шесть на двести седьмой версте. — Он добавил уже написанные двадцать коротких строк и, просмотрев все, что написал, поморщился: — Мало! На поэму не тянет… Может, назвать былиной? Былина о двадцати шести… Нет! Былина — слишком по-русски… Вот! — обрадовался Сергей. — Нашел! Баллада! «Баллада о двадцати шести». Браво! Название есть, дело за малым — начать и кончить! Ну давай, кончай! А то уже, — он глянул на окно, — ночь бледнеет, утро, что ли, уже?.. Ура! Есть строчка! Ночь как будто сегодня Бледней. Над Баку 26 теней. Теней этих 26. О них наша боль И песнь. То не ветер шумит, Не туман. — Это у тебя в башке, Серега, туман! А впрочем, почему бы и нет? — И он быстро записал: Слышишь, как говорит Шаумян: «Джапаридзе, Иль я ослеп, Посмотри: У рабочих хлеб. Нефть — как черная Кровь земли. Паровозы кругом… Корабли… И во все корабли, В поезда Вбита красная наша Звезда». — А что, неплохо! Даже очень неплохо! — Есенин опять закурил и откинулся на спинку стула. — Дальше Джапаридзе должен ему что-то ответить… Что? Что?.. Да Джапаридзе просто согласится: Джапаридзе в ответ: «Да, есть. Это очень приятная Весть. Значит, крепко рабочий Класс Держит в цепких руках Кавказ». — Так!.. А сейчас еще раз про луну и про ночь… я этого еще не повторял… — Когда дошел до строчки про расстрел, остановился: — Стоп! Это же Джапаридзе якобы говорит… стало быть: «Расстрелял нас… нас! — Ты сильнее! — Отряд англичан». А дальше про коммунизм и про Ильича — «с лысиною как поднос»… и — «двадцать шесть их было, двадцать шесть»! — Он крепко потер лицо ладонями и пошлепал себя по щекам: — Ну, все. Пора кончать! — Подошел к окну, постоял, подумал. — А если, как в «Черном человеке», — «Месяц умер. Синеет в окошко рассвет…»? А что, действительно! Чего голову ломать? — Он швырнул окурок в окно, проследил, как тот, описав дугу, упал вниз. …………………………………. Свет небес всё синей И синей. Молкнет говор Дорогих теней. Кто в висок прострелен, А кто в грудь. К… — Где их закопали? — Есенин взял газету, посмотрел. — Ахч-Куйме. Ахч-Куйме… Куйме… Язык сломаешь! Ну-ка! …А кто в грудь. К Ахч-Куйме Их обратный путь. — Ну и все! Все! Дальше — «на колу мочало, начинай сначала»: Пой, поэт, песню, Пой. Ситец неба такой Голубой… Море тоже рокочет Песнь. 26 их было, 26. — Ух! — тяжело вздохнул Есенин. — Теперь дату. «Сентябрь. 1924 г. Баку. С. Есенин», — подписался он внизу под балладой. — Интересно, сколько строк получилось? Сто пятьдесят шесть строк, кажется! Ай да Есенин, ай да сукин сын! Сто пятьдесят шесть строк в один присест! Не хухры-мухры! Это вам не чачу пить, сакартвело! — радовался он, переписывая набело свою балладу. Когда была написана последняя строчка и он вновь поставил дату и расписался, Есенин разорвал черновик и, сложив в пепельницу клочки бумаги, поджег. Дождавшись, когда огонек погаснет, он положил листки с балладой на центр стола, постоял немного, любуясь на свою работу, и, закрыв окно, улегся на диванчик, подставив под ноги стул и укрывшись пиджаком. Через минуту Есенин уже спал крепким сном праведника. Через какое-то время дверь тихонько отворилась, и Чагин осторожно вошел, глядя на спящего Есенина. Увидев на своем столе листки, он схватил их и с жадностью стал читать. Когда он закончил, лицо его просияло от восторга. Есенин в это время попытался повернуться на другой бок, но стул сдвинулся, и он упал на пол. Протерев глаза, он уставился на Чагина: — Петр? Ты когда вошел? А?.. — Сергей! Ты… — От волнения Чагин не находил слов. — Ты… ты сотворил жемчужину советской поэзии! Жемчужину, дорогой! Я прочел… Волосы дыбом встают от ужаса! Здорово! — Он помог Есенину подняться. — Сейчас езжай ко мне, отсыпайся, там тебя уже ждут. А я в типографию, чтобы в сегодняшнем номере «Бакинского рабочего» это уже напечатали! Давай, дорогой, действуй, то есть отсыпайся. Вечером поедем на дачу в Мардакяны, я тебя с самим Сергеем Мироновичем познакомлю! Да! Говори прямо, сколько ты хочешь за свою балладу? — Ты хотел сказать: за жемчужину советской поэзии? — хитро улыбнулся Есенин. — Именно, дорогой! За жемчужину сколько?.. — Видя, что Есенин нерешительно мнется, предложил: — По рублю за строчку согласен? Довольный Есенин ответил тут же: Люблю! Люблю! Люблю! |