Книга Александр. Божественное пламя, страница 43 – Мэри Рено

— Мой отец сегодня не приехал. Да и зачем: он вывозит лошадей прямо из Фессалии. Все заводчики знают его.

— Мне вскоре понадобится лошадь побольше, но мой отец отложил это на будущий год, когда я стану еще выше.

— Александр на целую пядь ниже тебя, а справляется с теми же лошадьми, что и взрослые.

— Фуй, я думаю, их для него специально объезжают.

Самый высокий из мальчиков сказал:

— Он убил своего вепря. Полагаю, ты думаешь, что и того специально укрощали.

— Все было устроено заранее, это всегда так, — сказал самый богатый, который мог рассчитывать, что уж для него-то все действительно устроят.

— Неправда! — сказал высокий сердито. Остальные переглянулись; мальчик покраснел. Его голос, уже ломавшийся, внезапно опустился на низкие рычащие тона. — Мой отец слышал об этом. Птолемей пытался все подстроить без его ведома, потому что Александр настаивал на своем, а Птолемей не хотел, чтобы он погиб. Они очистили лес от кабанов, оставив только одного, самого маленького. Но когда утром туда привезли Александра, на него вышел здоровый вепрь, забредший в лес ночью. Говорят, Птолемей стал белым, как руно, и пытался увести царевича домой. Но он разгадал заговор, он сказал, что этого вепря послал ему бог и что богу лучше знать. Никто не мог сдвинуть его с места. Все обливались потом от страха, потому что знали: Александр слишком легкий, чтобы одолеть такого зверя, и сеть тоже долго не выдержит. Но он сразу же попал в толстую вену на шее, ему не понадобилась помощь. Все знают, что так и было.

— Ты хочешь сказать, что никто не посмеет исказить эту басенку. Только посмотри на него. Мой отец прибил бы меня, если бы я стоял на поле для выездки, позволяя мужчинам со мной заигрывать. С кем из них он спит?

— Ни с кем, — вмешался кто-то. — Так говорит мой брат.

— Да? Он пробовал?

— Его друг пробовал. Он нравился Александру, тот даже поцеловал его однажды. Но когда он захотел большего, Александр показался изумленным и совершенно сбитым с толку. Он еще слишком наивен для своих лет, сказал брат.

— А сколько лет было твоему брату, когда он убил человека? — спросил высокий мальчик. — И вепря?

— Это совсем другое. Мой брат говорит, что все придет внезапно, само собой, и Александр станет сходить с ума по девушкам. Как его отец.

— Но ведь царь любит…

— Замолчи, глупец.

Мальчики смолкли и испуганно оглянулись, но взрослые были поглощены зрелищем двух скаковых лошадей, которых барышник вывел на пробежку по кругу. Пререкания возобновились, когда царский конвой начал выстраиваться вокруг помоста, готовясь к прибытию Филиппа.

— Смотрите, — прошептал кто-то, показывая на распоряжавшегося всадника. — Это Павсаний.

Мальчики обменялись взглядами: кто — понимающими, кто — вопросительными.

— Он был любимцем царя перед тем, который умер. Тот был его соперником.

— Что произошло?

— Это известно любому. Царь отдалил его от себя, он сходил с ума от ярости. На симпосии он поднялся и назвал нового любовника бесстыдной шлюхой, которая с кем угодно пойдет за плату. Их разняли, но, или тот юноша действительно любил царя, или чувствовал себя обесчещенным, — обида глодала его. В конце концов он попросил одного из друзей, я думаю, это был Аттал, передать царю его послание, когда сам он уже будет мертв. В следующем бою с иллирийцами он прямо на глазах у царя бросился в гущу врагов и был зарублен.

— Что сделал царь?

— Похоронил его.

— Нет, с Павсанием?

Мальчики смущенно зашептались.

— На самом деле, никто не знает, он ли…

— Конечно, это сделал он!

— Тебя убьют за такие слова.

— Что ж, он не может сожалеть…

— Нет, это был Аттал и друзья мальчика, так сказал мой брат.

— И что они сделали?

— Однажды вечером Аттал мертвецки напоил Павсания. Его отнесли к конюхам и сказали, что те могут позабавиться, парень пойдет с любым из них без всякой платы. Думаю, с ним здорово позабавились, да еще и побили изрядно. Он проснулся на следующее утро во дворе конюшни.

Кто-то осторожно присвистнул. Все уставились на Павсания. Он выглядел старше своих лет и не казался неотразимо привлекательным. Он отпустил бороду.

— Он хотел казнить Аттала. Конечно, царь не мог этого сделать, даже если ему и хотелось, — вообразите только, как бы он изложил это перед Собранием. Но что-то сделать он был должен. Павсаний — Орестид. Царь подарил ему земли и сделал вторым начальником царской стражи.

Высокий мальчик, молча выслушавший весь рассказ, спросил:

— Александру рассказывают подобные вещи?

— Мать рассказывает ему обо всем, чтобы настроить против царя.

— Да, но царь оскорбил его в зале. Вот почему он уехал и убил человека.

— Это Александр тебе сказал?

— Нет, конечно нет. Он не говорит об этом. Мой отец был там, он часто ужинает с царем. Наши земли неподалеку.

— Тогда, значит, вы с Александром встречались прежде?

— Только однажды, когда были детьми. Он не узнал меня, я слишком вырос.

— Ну как он узнает, что вы ровесники? Ему это не понравится.

— Кто сказал, что мы ровесники?

— Ты сам говорил, что вы родились в одном месяце.

— Я не говорил, что в один год.

— Ты это сказал в первый же день, когда сюда приехал.

— Ты называешь меня лжецом, да? А ну, повтори!

— Гефестион, глупец, ты не можешь здесь драться.

— Пусть не называет меня лжецом.

— Ты выглядишь на четырнадцать лет, — сказал миротворец. — В гимнасии я даже подумал, что ты еще старше.

— Ты знаешь, на кого похож Гефестион? На Александра. Не в точности такой, но, скажем, как его старший брат.

— Ты слышишь, Гефестион? Как близко твоя мама знакома с царем?

Обидчик напрасно рассчитывал остаться безнаказанным в подобном месте и в такое время. В следующую минуту он лежал на земле с рассеченной губой. В суматохе, вызванной прибытием царя, мало кто обратил на это внимание, — но Александр постоянно следил за мальчиками краем глаза. Он уже чувствовал себя в ответе за них, как военачальник за свое войско. Однако он решил сделать вид, будто не заметил стычки. Мальчики не несли службы в конкретном понимании этого слова, а оказавшийся в пыли нравился ему меньше всех.

Филипп подъехал в сопровождении первого начальника стражи — Соматофилакса. Павсаний отсалютовал и отступил в сторону. Мальчики почтительно замерли: один облизывал губу, другой — костяшки пальцев.

Конские торги всегда проходили легко, это было и дело, и праздник, на котором мужчины были мужчинами. Филипп, в простой одежде для верховой езды, поднял хлыст, приветствуя знать, солдат, землевладельцев и барышников, — поднялся на помост, дружелюбно окликая то одного, то другого из своих друзей.