Онлайн книга «Вилла "Амалия"»
|
– Здесь, у мамочки, не очень-то хорошо пахнет. Она не стала возражать. – Ты помнишь мамочку? – Ну конечно, я прекрасно помню вашу маму. Она изумительно готовила, настоящая кудесница. – Она… умерла. – Ох! Он был взволнован. Он не плакал, но его голос слегка дрожал. – Это ее дом. – Вот как! – Сегодня одиннадцать дней, как она умерла. Она молчала. Молчала и глядела на него. – Ты уж не обижайся на меня. Я еще не совсем осознал, что случилось, – добавил он. – Понимаю, – прошептала она. – Умерла в самый канун Рождества. Его голос задрожал сильнее, и он смолк. Она тоже хранила молчание. Потом он объяснил ей, что поселился здесь лишь на несколько дней, чтобы привести в порядок все дела. Он решил продать этот домик, где его мать жила одна после того, как овдовела. Ему не хотелось взваливать на себя заботу о нем. Он не любил этот город. Их сегодняшняя встреча в Шуази-ле-Руа стала, если вдуматься, чудесной случайностью. Сорок лет прошло, прилетел ангел, душа вознеслась в небеса, на тротуаре стоит женщина, она зарылась лицом в листву лавра, и в пространстве нежданно мелькает призрак сестры Маргариты. – И вот уже два призрака вместе пьют чай, – завершает она. – У мамочки вкусный чай, правда? – Жорж, вы даже не представляете, насколько точно выразились: я действительно превратилась из женщины в призрак. – Я совсем не это имел в виду. И не это хотел сказать. – Чай и вправду чудесный. Ваша мама всю жизнь хорошо готовила? – Всю жизнь. Мамочка ведь снова вышла замуж. Потом опять овдовела. Но продолжала готовить для себя одной. – Вот здорово! В наши дни это большая редкость. – О, ты даже представить себе не можешь! Она прямо с ума сходила по вкусной еде. Стояла у плиты с шести утра до девяти вечера. Так и провела весь свой век за стряпней. Тебе этого не понять… – А мы обязательно должны быть на «ты»? – Почему ты спрашиваешь? – Потому что меня это стесняет, – ответила Анна Хидден. – Мы ведь всегда были на «ты». – Меня это стесняет. Мне это неудобно. – Но не можем же мы перейти на «вы»! Вот это было бы совсем уж неудобно. Анна-Элиана, ну что ты такое говоришь! Мы с тобой знакомы целую вечность. Вот что, встань-ка на минутку. Он протянул ей руку, и они поднялись на второй этаж. Оба замолчали. Они вошли в спальню матери Жоржа. Анна Хидден испытала чувство неловкости от своего незваного вторжения. Посреди комнаты высилась кровать с медными шарами по углам. Покрывало было вышито вручную. Ей почудилось, будто тело Эвелины Роленже все еще покоится на этом ложе. – Мамочка вышивала это покрывало целых шесть лет. – Представляю себе. Очень красиво получилось. – По-моему, безобразней некуда. – Ты скучаешь по стряпне твоей матери? – И да и нет. Тебе трудно понять. Это меня угнетало. По крайней мере, теперь я смогу похудеть. Анна разглядывала трюмо черного дерева начала XX века. Она уже не понимала, как и зачем очутилась в этой пыльной запущенной комнате, в незнакомом предместье, расположенном к югу от Парижа. – Вот фотография, которую я хотел тебе показать. – Да… В массивную рамку красного дерева были втиснуты, частично заслоняя друг друга, шесть снимков – все классы начальной школы. Анна присела на краешек постели, на покрывало, вышитое руками Эвелины Роленже. На одном из этих старых фото она сидела рядом с сестрой Маргаритой. Ее волосы были заплетены в косички, толстые шерстяные носки доходили до коленок, а он стоял во втором ряду, одетый, как и она, в черную блузу. Только на голове у него был берет. – Вот он ты! – Даже смотреть странно. До чего давно это было… У нее снова защипало глаза от навернувшихся слез. – В те времена ученики еще имели право носить головные уборы в школе. Она отложила массивную рамку красного дерева на покрывало. – Может, поужинаем вместе? Составишь мне компанию? – спросил Жорж. – Заодно рассказала бы о себе… – Только не сегодня. – Ну конечно, не сегодня. Как-нибудь в другой день. За городом. Все равно я здесь не живу. Я живу в Тейи. Это департамент Йонна. Собственно, мой дом и стоит прямо на берегу Йонны. Но сперва мне нужно выставить на продажу мамочкин дом… – Ты продашь всё, что принадлежало твоей матери? – Да. – Всё-всё? – Да. – Может, ты и прав. – И в то же время мне очень тяжело со всем этим расставаться, ты даже представить себе не можешь. Но у меня самого уйма вещей. Не знаю, зачем она хранила здесь столько вещей… И не знаю, зачем я сам собираю у себя столько вещей… Ты по-прежнему живешь в Бретани? – Нет. – А твоя мать… еще жива? – Да. И она добавила, чуть понизив голос: – Мама живет все там же. – И что же… она продолжает ждать? – Да, в нашем старом доме. Каждый день. Год за годом. Ждет всю жизнь. Она подошла к лампе у изголовья постели. И сказала: – Вообще-то мне бы надо съездить навестить ее в воскресенье, на будущей неделе. И Анна со вздохом пояснила, словно оправдываясь: – На праздник Трех царей. [1] Она выпрямилась. Вернула на стену деревянную рамку. И снова загляделась на свои косички, на свои детские, такие круглые и серьезные, глаза, на фланелевые рукава, торчащие из школьной блузы. – Пойдем вниз, – сказал он. – Там у меня есть совсем свежий мармелад. Я сам его сварил. Не хочу хвастать, но, уверяю тебя, он такой вкусный, пальчики оближешь… Они спустились по лестнице. – Где он находится, твой город? – спросила она его. – На границе с Бургундией. Йонна протекает как раз рядом. А я живу посередине между Сансом и Жуаньи. Ты обязательно должна приехать ко мне. Рестораны у нас там великолепные. Знала бы ты, как это ужасно – есть в одиночестве. Ты даже представить себе не можешь. |