Онлайн книга «Вилла "Амалия"»
|
– Неправда! Мне вот всегда нравилось есть одной, в полном покое, примостившись у окна. – Ненавижу такую еду. – А я просто обожаю. – Приходится есть слишком быстро. – Вовсе нет. – И вдобавок на тебя глазеют прохожие. – Да, верно, глазеют, и это не самое приятное. Но есть одной, в тишине – это для меня настоящее удовольствие. – Не соглашусь с тобой. Именно по причине тишины еда теряет всю свою прелесть. Ты пробуешь, смакуешь, жуешь, пьешь, и при этом даже не можешь выразить вслух свои ощущения. Если бы ты знала, как я страдаю оттого, что ем в одиночестве. Пожалуйста, поужинай со мной! В голосе Жоржа звучала мольба. И это было совсем уж невыносимо. Она положила руку ему на плечо. И твердо сказала: – Как-нибудь в другой раз, Жорж. Они пересекли сад. Он нашаривал бумажник в кармане пиджака. – Моя визитка… мой номер телефона… – Ты уже дал их мне. На национальном шоссе № 6 она резко остановила машину. Ей хотелось отдаться горю сейчас же, без промедления. Или, вернее, она предпочитала встретиться с терзавшим ее горем один на один, вдали от чужих глаз. Она сняла номер в отеле. Это было в Альфорвилле. Ее окно выходило на торговый центр и гараж. Станция обслуживания еще работала. Она вышла, чтобы купить бутылку воды и шоколадный батончик с глазурью. Заперла дверь комнаты, сбросила туфли, подошла к кровати, резко, рывком сорвала с нее покрывало, не раздеваясь забралась в постель и свернулась клубочком под простыней. Чуть позже она встала, преклонила колени на голом полу комнаты и, положив скрещенные руки на тюфяк, начала молиться вслух, как бывало в детстве. И снова скользнула в свою норку между простынями, уткнулась лицом в подушки. Наконец поток слез иссяк, и на смену ему пришла боль, невыносимая, острая. И боль затопила всё. * * * Стоит глухая ночь. Она отпирает калитку, пересекает сад, поднимается на крыльцо, распахивает дверь, бесшумно проходит в дом. И замечает в темноте неясное движущееся пятно. Внезапно он включает свет. Он стоит в пижаме на пороге комнаты. – Я тебя ждал всю ночь! На его лице написано искреннее волнение. Глаза лихорадочно блестят. Она тихо говорит: – А ты не переигрываешь? Он срывается на крик: – Где ты была? Когда он повышает голос, Анна подходит к нему, пристально смотрит в глаза и, снизив до шепота собственный голос, еле слышно произносит: – Замолчи. Он тотчас перестает кричать. И говорит: – Я с ума сходил от беспокойства. Ты могла бы позвонить. Анна, ты хоть знаешь, который час? Анна не отвечает. Обойдя его, она входит в столовую. Садится у стола. Он идет следом. Она поднимает глаза и долго, долго смотрит на него. Выпрямляется на стуле. Шумно втягивает воздух. И произносит на одном дыхании: – Я ухожу от тебя. Все кончено. Он стоит в дверном проеме, лицом к ней, в пижаме, со спутанными волосами, с изумленно раскрытым ртом. Сперва он молчит, потом говорит почти беззвучно: – Повтори, что ты сказала? – Нам нужно расстаться. – Почему? – Догадайся сам. – Я ничего не понимаю. Почему мы должны расстаться? – Томас, прошу тебя. Объяснения бесполезны. Уходи из дома. – Ты с ума сошла? Ночь на дворе! – Так что же? – И ты меня выгоняешь? – Именно так. – Анна, посмотри на меня! Анна медлит. Потом смотрит ему в глаза. И отвечает: – Не вижу больше ничего особенного. Она кладет ладони на стол, она устала до предела, она встает. Выходит в коридор. – Ты любишь кого-то другого? – спрашивает он. Она пожимает плечами. – Не все такие как ты, Томас. Он удерживает ее за руку. Стискивает ей руку до боли. – Пусти меня! Она высвобождает руку из его хватки. Поднимается по лестнице. Входит в кладовую, чтобы достать чистые простыни. И стелит себе постель в одной из двух каморок третьего этажа, под самой крышей. Все воскресенье она проводит в постели, свернувшись клубочком под периной. Ничего не ест. * * * В понедельник утром, задолго до восьми часов, Анна уже сидела за рулем; дверца ее машины была распахнута. Томас стоял на тротуаре, застегивая рубашку. Они торопливо перешептывались. Он говорил: – Я тебя люблю. – Нет. – Ну нельзя же вот так просто взять и расстаться. – Можно. – Мы вместе уже пятнадцать лет. – И что с того? – Нам нужно объясниться. – Это бесполезно. – Но я не позволю тебе разрушить мою жизнь ни с того ни с сего, без всякой причины, без всяких объяснений. Его голос сорвался на нелепый пронзительный фальцет. Вдали на тротуаре показался прохожий. Она сказала, очень тихо: – Закрой, пожалуйста, дверцу. – Анна, я люблю тебя. – Это ложь. Внезапно лицо Томаса исказилось. Он побледнел до синевы. Ей наконец удалось захлопнуть дверцу машины. – Сегодня вечером… сегодня вечером, – умолял он сквозь стекло. Она взглянула в зеркало заднего вида: он оперся на капот одного из припаркованных автомобилей и, подняв голову, жадно ловил ртом воздух. * * * Она толкнула дверь музыкального издательства. Поднялась в свой кабинет, оставила там шарф, сумку, пальто. Вошла в кабинет Ролана, включила кофеварку, сходила набрать воды в туалете под лестницей. Подняла глаза и поймала свое отражение в маленьком зеркальце над раковиной. Это была женщина, чье тело постоянно изменялось. В какие-то дни она выглядела мускулистой, спортивной (Анна любила плавать, она плавала несколько раз в неделю) – воплощение здоровья. В другое время бывала рыхлой, обмякшей, до странности неуклюжей. Сегодня выдался как раз такой скверный день. И лицо у нее было скверное – осунувшееся, острое, бледное. Она позвонила Жоржу по номеру, который тот ей дал. Он отвечал на ее вопросы как-то вяло. – Я тебя разбудила, да? – Д-да, – ответил он после короткой заминки. |