Книга История Хэйкэ, страница 10 – Эйдзи Есикава

– Да, да, знаю, – отмахнулся от навязчивого приятеля Киёмори. – Я не собирался из суеверия порочить этого прекрасного жеребца.

– Я надеялся создать себе имя участием в скачках вдоль реки Камо на этой лошади, – объяснил Ватару.

– Так, значит, поэтому у тебя испортилось настроение?

– Нет, я не злился, просто хотел посмеяться над суевериями. Они так широко распространены, что могут пойти мне на пользу. Возможно, и не найдется желающих сесть на этого жеребца.

Киёмори не ответил: для него четыре белые щетки были все же недобрым знаком. Заметив, что у приятеля пропало настроение продолжать беседу, Ватару повернулся к Ёсикиё и обнаружил, что тот совершенно не прислушивался к разговору, а был поглощен созерцанием белого лепестка, который, кружась, опускался на землю.

– А, императорская карета!

– Его величество смотрит сюда!

Все трое инстинктивно вскочили на ноги и помчались в сторону загона, у которого собиралась толпа желающих встретить прибывающий экипаж.

Тот век, как ни одна предшествовавшая эпоха, всецело посвятил себя удовольствиям и авантюрам, поэтическим турнирам, смешиванию духов и благовоний, парадам, пантомиме, игре в кости, сезонным прогулкам и любованию природными красотами, петушиными боями и состязаниям в стрельбе из лука. Ранее придворная аристократия считала сезонные поездки и вечера поэзии естественным образом жизни; до этого нового века никогда еще мужчины не смотрели на все вещи как на свои игрушки и не искали способов превратить даже религию и политику в изысканное и приятное времяпрепровождение. Исключение составляла лишь война. При слове «война» трепетали и высокопоставленные аристократы, и люди низкого происхождения, так как семена конфликта были посеяны повсюду: среди могущественного вооруженного духовенства на востоке; на западе, куда пираты Внутреннего моря периодически совершали набеги; и совсем рядом, в самой столице, где двор и дворец не ладили между собой. Позднее стали открыто распространяться слухи о том, что в отдаленных провинциях дома Гэндзи и Хэйкэ собирают своих воинов, говорили о надвигавшейся буре.

Народ встревожился. Казалось, сам воздух пропитан чем-то зловещим. Однако в гуще этих дурных предчувствий и упадка почти всех терзала лихорадочная жажда удовольствий, и огромное стечение зрителей на скачки в район реки Камо было тому лишь одним из подтверждений. Согласно старинным хроникам, лошадиные скачки стали императорским развлечением приблизительно в 701 году, когда на майский праздник стражники позволили себе это удовольствие на территории императорского дворца. А в нынешние беспокойные времена скачки уже не ограничивались лишь полем у реки Камо и месяцем маем, но проводились на огороженных территориях святилищ, в поместьях знати, развлекавшей императора или прежнего императора и придворных красавиц, на широком отрезке Седьмой дороги и даже устраивались импровизированно на императорских праздниках. Так как скачки проводились на прямых дорожках, достаточно широких, чтобы десять лошадей могли бежать в ряд, для состязания могли подойти все главные дороги Киото.

Одного правителя, о котором также писали хроники, так захватила страсть к скачкам, что он выделил двадцать своих поместий в провинциях для разведения скаковых лошадей и в самой столице приказал построить множество конюшен, потребовавших для своего содержания целой армии конюхов и служителей. Покойный император и его сын, последний император, не меньше продвигали этот вид спорта, и в тот день Тоба предпринял визит в окрестности Камо, чтобы в преддверии майских скачек выбрать лошадь из всех тех чистокровок, которых прислали с различных конных заводов из провинций.

– Здесь ли Тадамори? – поинтересовался прежний император, не обращая внимания на толпившихся рядом придворных. – Сегодня не видно ничего исключительного. А ты что думаешь?

Тадамори, скромно стоявший в стороне, отвечая, поднял голову:

– Я вижу лишь одного, ваше величество.

– Лишь одного – того вороного жеребца из поместья в Симоцукэ?

– Да, ваше величество.

– Того, за которым я некоторое время наблюдаю, – жеребца, привязанного к шесту? Однако все эти господа и лошадники отговаривали меня. Они говорят, что четыре белые щетки приносят несчастье.

– Так принято считать, мой господин, но это не следует принимать во внимание, – начал Тадамори и сразу пожалел о своей привычке выражаться напрямик. – Из всех представленных здесь лошадей я не вижу ни одной, равной этому жеребцу: прекрасная голова, глаза и изгиб хвоста.

Экс-император призадумался. Он горел желанием забрать вороного жеребца к себе в конюшни, чтобы его подготовили к майским скачкам, на которых он надеялся обставить лошадей императора нынешнего. Но, как и его придворные, Тоба тоже был суеверен.

– Если ваше величество желает, я возьму жеребца к себе в конюшню и подержу его до дня скачек, – осмелился предложить Тадамори, желая сгладить свое импульсивное высказывание и эффект, который оно произвело на собравшуюся знать.

– От этого вреда не будет. Забирай жеребца и займись его подготовкой к скачкам, – ответил Тоба.

История вороного жеребца распространилась по всему Приюту отшельника, где многие придворные недоброжелательно относились к Тадамори. Простой воин, он был приближен к императорскому престолу – единственный воин, выделенный подобной честью, и ревнивых придворных это возмущало. Они опасались, что Косоглазый захватит их привилегии, и не доверяли ему, считая, что Тадамори владел секретом, как снискать милость прежнего императора. Несмотря на годы, проведенные Тадамори вне дворца, когда он отказывался от приглашений на сезонные зрелища и развлечения, отношение к нему Тобы не ухудшилось. Тадамори не только продолжал получать знаки привязанности экс-императора, но ему оказывалась совершенно особая честь, проявлявшаяся в склонности Тобы принимать его мнение как окончательное. Восстановление прежнего положения Тадамори во дворце еще раз пробудило подозрение и недоверчивость придворных.

Вернувшись домой, Тадамори стоял рядом с вороным жеребцом, поглаживал ему морду и говорил:

– Какая мелочность! Ничего не изменилось в старом пруду, где квакают эти придворные.

– Отец, в столице нельзя жить, если обращать внимание на злословие. Просто посмейтесь над дураками.

– Хэйта! Уже вернулся?

– Я видел, как вы уходили из дворца, и последовал за вами – сегодня у меня нет дежурства.

– Никогда не показывай своей обиды, Хэйта.

– Я не показываю, но жду случая отомстить, и я не забыл ваших слов о новой жизни. Теперь наш дом стал гораздо счастливее.

– Боюсь, тебе одиноко, с тех пор как ушла твоя мать.

– Помните, отец, мы решили об этом не говорить… А теперь о жеребце.

– Да, прекрасная лошадь. Его нужно тренировать утром и вечером.

– Я так и собирался. По правде говоря, Ватару из дома Гэндзи, служащий со мной в страже, хотел бы тренировать этого жеребца. Он просил вас получить согласие его величества, потому что хочет на этом жеребце участвовать в скачках на берегах Камо.