Онлайн книга «Пилигрим»
|
Эмма так и не угадала. Позже она поймет, что это был очередной шаг к душевному кризису Карла Густава. Они поехали в Цюрих на машине. В небе сияла луна. На полпути Юнг остановил «фиат», заявив, что им непременно надо выйти и постоять у обочины на траве. Порывшись в багажнике, он выудил оттуда два бокала и бутылку охлажденного шампанского. Когда шампанское было открыто и налито, Юнг поставил бутылку на землю, зажав ее между ног. Эмма была спокойна, хотя совершенно не понимала, что происходит. Закутавшись поплотнее в шаль, она взяла у Карла Густава бокал. Ее трясло от холода, хотя вечер был теплый и безветренный. Стрекотали сверчки, где-то неподалеку призывали друг друга лягушки. «Я здесь! — пели они. — Я здесь. А ты где?» — Отпразднуем восхождение богини! — сказал Юнг, подняв бокал к луне. — За графиню Татьяну Сергеевну Блавинскую! Да сопровождают ее полет трубный глас и пение скрипок! Они выпили. Прежде чем вернуться в машину, Юнг вытащил из внутреннего кармана пиджака записку и подвесил ее на горлышко бутылки с шампанским, которую закупорил снова. Осторожно поставив бутылку на обочину, где ее непременно должны были заметить, он процитировал Эмме текст записки. «Для тех, кто поедет мимо сегодня ночью. Прошу вас остановиться и выпить за Луну». В полночь, когда они возвращались, бутылка была пуста. В ресторане они заняли тот самый столик, за которым Юнг сидел во время двух встреч с леди Куотермэн. Разговаривали отрывочно и ни о чем. Никаких важных вещей так и не обсудили. Поговорили о бывших и нынешних пациентах, о песчаных замках, могилах и пещерах. Эмма вспомнила о дневниках Пилигрима: она нашла там отрывки о Шартрском соборе, описание эпизода, случившегося в Иерусалиме в четвертом веке до нашей эры, и прусских интриг при дворе Фредерика Великого. Юнг слушал ее рассеянно. Он думал о леди Куотермэн, о Блавинской, о Пилигриме — о ком угодно, кроме женщины, которая была рядом с ним. «Она сидела там, а я — здесь. Она сказала то-то, а я — то-то». Из-за столика в углу за ними наблюдал мужчина с пышными усами. Они заказали говядину, жареный картофель и артишоки. Эмма была ослепительна, Юнг — нет. Он поблек рядом с ней, невзирая на красный галстук. В половине двенадцатого они встали и направились к выходу. Усатый поднял бокал. — За вашу потерю! — сказал он вслух. Шагнув в ночную прохладу, Эмма закуталась в шаль. «Все это нереально, — думала она. — На самом деле нас тут нет. Мы нигде. Я заблудилась. А Карл Густав? Он где-то в тумане, и я бреду за ним». 13 Утром в пятницу, двадцать первого июня, Форстер получил записку с третьим голубем: «Завтра в два часа дня. Песни. Услышав сигнал «Давай!», перебросьте лестницу через забор». В субботу в половине второго Пилигрим с Кесслером спустились в «тюремный двор». Пилигрим выглядел куда более объемистым, чем раньше. Дело в том, что под костюмом на нем была пижама, а в карманах — удостоверение личности, чековая книжка, дневник и стопка его любимых носовых платков, надушенных одеколоном «Букет Бленхейма». Бутылочку ему пришлось оставить. Кроме того, он вынул из серебряной рамки фотографию Сибил Куотермэн и положил в карман жилета, между складками одного из дущистых платков. Костюм на нем был темный, из переплетенных черных и синих нитей. «В конце концов, — решил он, — я убегаю в ночь». На небе не бьшо ни облачка. В руках Пилигрим нес черный зонт, словно собираясь открыть его для защиты от солнца. Вместо этого он незаметно бросил зонт через забор, где Форстер поймал его и положил на заднее сиденье маленького «рено». Со стороны Пилигрима это был рискованный шаг, но он сознательно пошел на него, чтобы посмотреть, обратит кто-нибудь внимание или нет. Никто не обратил. В четверть третьего во двор вышли актриса-ребенок и schwester Дора. У актрисы был чрезвычайно трогательный вид. Возможно, она играла маленькую Нелл (Персонаж романа Ч.Диккенса «Лавка древностей»). В руках у нее были цветы, в волосах — ленты, а в глазах — слезы. — Вы пели вчера, — обратился к ней Пилигрим. — Да. Я люблю петь. — А мне больше всего нравятся песни-считалки, — сказал Пилигрим. — Вы их знаете? — Я могу спеть вам «Три», — ответила маленькая Нелл. — Что еще за «Три»? — спросил Пилигрим, никогда не слышавший такой песенки. — Один плюс один плюс один будет три, — пропела женщина. — Четыре минус один — три, и два плюс один — тоже три. Трижды один — снова три. Я, моя плоть и душа — тоже три. — Очень глубокомысленно, — сказал Пилигрим. Женщина-ребенок улыбнулась. — У меня десять пальцев на руках, десять пальцев на ногах, две руки, две ноги, две губы, два уха и одна голова. А остальное — сплошная неразбериха. — Понятно. — Вы умеете считать? — спросила она. — Да, это мое любимое занятие. — Вы знаете «Расти, камыш, и зеленей»? — Вроде бы. Но я давно ее не пел. У женщины были огромные блестящие глаза, производившие тревожное впечатление, поскольку она ни начем не могла остановить взгляд. — Давайте встанем в круг, — предложила она, схватив Schwester за руку, — и спляшем. Пилигрима это совершенно не устраивало. Он надеялся, что петь будут другие, и не собирался принимать в этом участия. — Я буду дирижировать, — сказал он. Женщина заткнула букетик за пояс и восторженно раскинула руки в стороны. Хозяйка борделя, каннибал и человек-собака незамедлительно к ней присоединились. А также Schwester Дора и другие санитары, включая Кесслера. — Начинайте! — крикнула актриса. Пилигрим начал: — Я спою вам двенадцать, эй! Расти, камыш, и зеленей! Все послушно повторили: — Я спою вам двенадцать, эй! Расти, камыш, и зеленей! — Что для вас двенадцать? — спросил нараспев Пилигрим. Все закричали наперебой. Одни, ничего не понимая, несли какую-то чушь, но другие вопили: — Это двенадцать апостолов, эй! Они начали сужать круг, в центре которого стоял Пилигрим. — Одиннадцать? — пропел Пилигрим. — Те из них, что попали в рай! — Десять? — Десять заповедей! Пилигрим повернулся и посмотрел на забор. — Девять? — крикнул он. — Девять небесных планет, эй! Расти, камыш, и зеленей! — Восемь? Пилигрим нырнул под руки поющих, водивших хоровод, и начал пятиться назад. — Смелых парней! — Семь? — Семь сияющих звезд! Шесть несбыточных грез! |