Книга Пилигрим, страница 24 – Тимоти Финдли

Он отвернулся и начал спускаться полестнице. Фуртвенглер, стараясь сохранить лицо, поборол искушение и не побежал за ним, а не спеща проследовал вниз с таким видом, словно там его ждала толпа восторженных почитателей.

— Должен признать, Карл Густав, выв этом хорошо поднаторели, — произнес он ледяным тоном.

— В чем?

— Вы втыкаете людям нож в спину, а потом ведете себя так, будто они каким-то образом умудрились изогнуться и всадить его сами.

— Мне очень жаль, что вы так реагируете, Йозеф. Я надеялся — и леди Куотермэн разделяла мою надежду, — что вы будете продолжать работать над этим случаем в качестве главного консультанта.

Они стояли в фойе, залитом солнечным светом. Пациенты, их родственники, санитары и медсестры шли в столовую на обед. Было первое мая, и кто-то поставил на конторку дежурного несколько горшков с гиацинтами и нарциссами. Их нежнейшие краски и аромат напоминали о том, что сезон цветения уже не за горами.

Фуртвенглер лишился дара речи. Потом, придя в себя, спросил:

— Вы предлагаете мне помириться? Искренне?

— Конечно, — улыбнулся Юнг.

— Пилигрим пробыл у нас всего неделю, но я успел привязаться к нему. За это время произошло так много событий… Меня заинтриговал его случай, и мне не хочется совсем его бросать.

— В этом нет необходимости.

Фуртвенглер нерешительно улыбнулся.

— Ладно. Раз так, желаю вам успеха в лечении.

Юнг насмешливо поклонился.

— Благодарю.

Они стояли, не совсем понимая, исчерпана тема разговора или требуется сказать что-то еще. Затем Фуртвенглер как всегда, когда ему нужно было время, чтобы подумать вынул носовой платок и начал протирать очки, которые носил в кармане исключительно как символ интеллектуальности.

— Вы сейчас вышли от мистера Пилигрима. Как он, по-вашему? Я провел с ним вчера целый час и должен признаться, что никогда еще не видел человека с такими несчастными глазами.

— Согласен, — кивнул Юнг. — Сегодня утром ничего не изменилось. Он не сказал ни слова. Только двигал руками вот так, — Юнг показал, — и смотрел на горы. Он вглядывается вдаль с почти фанатичным упорством, словно ожидает, что кто-то оттуда заговорит с ним. Я пробую различные уловки. Я довольно долго беседовал с ним об окружающем пейзаже, о снеге и Леонардо да Винчи. И я чувствую, после того как перечитал его книгу, что скорее всего подействует разговор на тему да Винчи. Мне нужно спровоцировать его на спор, задеть за живое. Хотя я сказал ему, что не вернусь, пока он сам меня не позовет.

— А это не слишком рискованно?

— Возможно. Но я уверен, что он хочет говорить. Что ему мешает — Бог весть. Физической способности к речи он не потерял. У него не было ни апоплексического удара, ни каких-либо травм. Он практически здоров, хотя редко ест и совсем не спит. Организм у него выносливый, как у быка.

Фуртвенглер сунул очки обратно в карман и принялся крутить в руках носовой платок,

— Йозеф! — сказал Юнг. — Я хочу попросить вас об одолжении.

— Об одолжении? Не скажу, что меня это радует, — буркнул Фуртвенглер. — Хотя… валяйте. Просите.

— Не приходите, пожалуйста, к мистеру Пилигриму денекдругой. Мне необходимо стронуть с места какие-то винтики в его голове, чтобы развязать ему язык, с Кесслером он беседовать не станет — во всяком случае, о том, чем он мог бы поделиться с вами или со мной. И я хочу, чтобы он заговорил именно со мной. Надеюсь, вы меня понимаете.

Фуртвенглер улыбнулся. На сей раз это была не наигранная улыбка. Скорее кривая и беспомощная.

— Когда-нибудь, Карл Густав, — сказал он, — вы будете руководить клиникой. И я не уверен, что захочу в ней остаться.

— Вы опять рассердились.

— Да. Я желаю принимать участие в лечении Пилигрима, как вы обещали. Если я ваш главный консультант, мне необходимо общаться с пациентом.

— Я прошу два дня, Йозеф. Всего два дня. А потом будем работать вместе.

Фуртвенглер отвел взгляд.

— Наука превыше всего, — сказал он. — Наука превыше всего — или же пациент будет для нас потерян.

— Чепуха! — возразил Юнг. — Превыше всего пациент.

— Вам виднее. Но, по-моему, вы только что нарушили соглашение, которое мы заключили пару минут назад. Вы его практически отменили. Честь имею.

Фуртвенглер развернулся и зашагал прочь.

Провожая его взглядом, Юнг подумал: «Тем лучше. По крайней мере не будет путаться у меня под ногами».

Направляясь в свой кабинет, он начал насвистывать мелодию вальса «Сказки Венского леса» — и вскоре поймал себя на том, что приплясывает на ходу.

19

Часов в одиннадцать вечера Кесслер задвинул кресло-каталку в угол и заставил Пилигрима лечь в кровать.

Сам Кесслер обычно спал на маленькой раскладушке в углу гостиной; днем раскладушка убиралась за шкаф. Он выключил лампы, кроме одной, стоящей на столе в углу комнаты, если что случится, он все увидит, и в тоже время свет не будет резать глаза.

— Спокойной ночи, мистер Пилигрим, — сказал Кесслер и, не раздеваясь, забрался под одеяло.

Ответа не последовало.

«Как же! Дождешься от него ответа! — обиженно подумал Кесслер, скидывая с ног туфли. — Он будет молчать до Судного дня».

В полночь, когда часы пробили двенадцать, Кесслер почти уже уснул, но машинально сосчитал удары так, как другие считают овец.

К двум часам он спал крепким сном.

— Вы здесь? — раздался чей-то голос.

Во сне, что ли?

— Вы здесь, приятель?

Нет, это не сон. Просыпайся!

Кесслер приподнялся на локтях и прислушался.

— Говорите же! Вы здесь?

Кесслер никогда не слыхал голоса Пилигрима. Совершенно незнакомый голос.

Он встал и, пошатываясь спросонья, подошел к кровати.

— Мистер Пилигрим?

— Есть тут кто-нибудь? Доктор!

Кесслер включил торшер.

— Мистер Пилигрим!

Пилигрим лежал к нему спиной. — Мистер Пилигрим!

Никакого ответа.

Кесслер, боясь спугнуть пациента, обошел кровать и встал так, чтобы тот мог его видеть.

— Вы не спите?

Ни звука. Определить состояние Пилигрима по его позе было трудно, однако Кесслеру казалось, что пациент спит глубоким сном. Никаких моторных реакций — только еле заметное дыхание.

Кесслер подошел к столу и написал по-немецки: «Пациент заговорил примерно в пять минут третьего ночи». Потом сел, положив на листок зажатую в пальцах ручку, и выжидающе умолк.