Онлайн книга «Пилигрим»
|
— у меня есть кинжал! Леонардо выпрямился — удивленный, но улыбающийся. — Кинжал? — Да. — Ты спятил? Что я такого сделал? Мы занимались этим сто раз! — Вы не понимаете. Я боюсь. — Ты никогда не боялся. Никогда. Только не меня. — Вы не понимаете! Я не… — Что — не?.. Ты меня не любишь? Леонардо рассмеялся. Герардини глянул на площадь. Пес умер. Прихожане, оплакивавшие усопших, разошлись. Двери церкви закрылись. Костры по-прежнему горели, но людей, сидящих вокруг, начало клонить ко сну. В их общем силуэте не было ничего человеческого — издали он казался контуром горной гряды. Рука Леонардо вновь упала на плечо Герардини. — Я всегда сначала брал тебя сзади. Помнишь? Стоя. Вот так… Он настойчиво прижался к юноше сзади и с силой сунул ему в рот пальцы свободной руки, приговаривая: — Вот так, вот так. Тебе нравится, правда? Его губы впились в левое ухо Герардини. Он сорвал с юноши камзол, и тот повис на одном плече. Леонардо быстро взялся за застежки, скреплявшие лосины юноши с поясом. — Ты пахнешь точно так же, как и раньше. Волосы, шея, кожа… Леонардо взял руку Герардини и положил ее на свой восставший член. — Не-ет! IОноша развернулся и ударил Леонардо в лицо. Тот дал сдачи — так сильно, что Герардини упал. Потом нагнулся, поднял мальчика и сорвал с него рубашку. Руки Герардини взметнулись вверх, прикрывая тело. Леонардо дважды ударил его по лицу. Дважды — а потом еще раз. Юноша скрестил руки, прижав локти к груди. Голос Леонардо доносился до него словно откуда-то издалека. — Мне не говорят «нет»! Никто! Встань на колени и проси прощения! Мальчик обмяк и рухнул на колени. — Простите. — Еще раз! И как следует! — Простите, Мастер! — Встань! Герардини не мог пошевелиться: — Встань!!! Леонардо схватил юношу за волосы и поднял на ноги. Потом взял за руку, протащил по комнате, бросил на стол и, сорвав с него лосины и туфли, швырнул их в огонь. Герардини опустил руку вниз, прикрывая пах, и закрыл глаза. Слишком поздно. Леонардо уже увидел… и отвернулся. Герардини сел. — Я пыталась сказать вам, — проговорила она. — Но вы не слушали». 11 Юнг читал это в полночь, сидя в своем кабинете, облаченный в пижаму и халат. Он нашарил пачку с сигарами, вытащил одну и чиркнул спичкой. Не осознавая, что делает, Юнг поднес горящую спичку к губам и опомнился только тогда, когда почти уже сунул ее в рот. — Черт побери! — выругался он. Встал, налил себе стакан бренди. Ты ведешь себя как пьяница, Карл Густав. Кому какое дело? Мне нужно выпить! А кроме того, я совершенно трезв. Ты чуть не поджег себя! И это признак трезвости? АЙ-аЙ-аЙI Целый стакан бренди! Так ты недолго останешься трезвым. Отвяжись! Ты слишком много пьешь, Кар Густав. А жаль. Такой острый ум… — Отвяжись, Я сказал! От его крика еле слышно задрожали оконные стекла; С кем ты разговариваешь, Карл Густав? Здесь нет никого, кроме тебя u меня. С призраками. Тут нет призраков. Тебе виднее. Вот именно. Юнг сел и выпил. Потом посмотрел на дневник Пилигрима с этой возмутительной историей, написанной его возмутительным почерком, в которой он обливал грязью одного из величайших людей, когда-либо ходивших по земле… И все это в таком спокойном, нейтральном тоне, словно читаешь порнографический отчет из зала суда! А теперь еще и это. Очередной поворот. Я пыталась сказать вам, — проговорила онa. Проговорила она. Проговорила она. Проговорила она. Выходит, речь шла о какой-то бабе! Ну-ну, не горячись! Что ты имеешь против женщин? Почитай лучше дальше и узнай, кто она такая. Я не хочу знать, кто она такая! Она самозванка, черт бы ее побрал! Опять ты чертыхаешься, Карл Густав. Не стоит опускаться до ругани. Это неприлично. А мне плевать! Плевать, черт побери! Вижу. А зря, потому что ты катишься по наклонной. Кстати, что ты делал, читая дневник? Ты сам-то заметил? Мы в университете называли это «шаловливые ручонки». Помнишь? Так мы говорили о мастурбации, то есть, выражаясь более деликатно, о самоудовлетворении. Я не дотрагивался до себя! Всего лишь поправил брюки. Мне было неудобно сидеть… Ты будешь курить свою сигару? Да! Обязательно! Юнг сунул сигару в рот и закурил. Перефразируя твоего бывшего друга доктора Фрейда, порой сигара — это просто сигара. Прекрати! Никакой это не фаллический символ! А я что говорю? Ты намекаешь… Послушай! Меня не возбуждает совращение юношей. И перестань обливать меня грязью! Но она не юноша. Она девушка. Все равно не возбуждает. Значит, ты ненормальный. — Заткнись, Бога ради! Ты снова говоришь вслух сам с собой. Хорошо. Раз ты не хочешь оставить меня в покое, я буду читать дальше и узнаю все, что написано в этом проклятом дневнике — и почему! Тишина. Только шелест страниц. А затем удовлетворенный вздох. Вот оно! «Платье, или, вернее, маскарадный костюм…» «Платье, или, вернее, маскарадный костюм, полетело к ее ногам. Ей было велено надеть его и сказано — почти с отвращением, — что Леонардо не интересует ее тело… Разве только как объект анатомических изучений. — Надень его! Девушка встала и, съежившись, повернулась к нему спиной. Ни один мужчина еще не видел ее обнаженной. Кто-то из юных друзей Леонардо, очевидно, надевал это платье на масленицу — до пришествия Савонаролы. Голубое, расшитое звездами, вырезанными из посеребренной бумаги и приклеенными на ткань в виде созвездий: пояс Ориона — на талии, Плеяды — поперек груди, Кассиопея — на спине, а по кайме — Млечный Путь. Не будь она так напугана, девушка залюбовалась бы им и, наверное, даже похвалила эту веселую выдумку. Но сейчас ей было не до того. |