Онлайн книга «Ваша взяла, Дживс»
|
– Ну и как? – Что «как»? – Давай отчитывайся. – В чем? – Разве тебе нечего рассказать об Анджеле? – Нечего, кроме того, что она зануда. Я пришел в замешательство. – Разве она еще не толпится вокруг тебя? – И не думает. – Странно. – Что тут странного? – Она должна была заметить, что у тебя нет аппетита. Он надрывно кашлянул. – Нет аппетита! Я бы съел столько, сколько может вместить Большой Каньон. – Мужайся, Таппи. Вспомни Ганди. – При чем здесь Ганди? – Он годами ничего не ел. – Я тоже. Могу поклясться, что сто лет ничего не ел. Твой Ганди мне в подметки не годится. Я понял, что разумнее оставить тему Ганди и вернуться к исходному пункту. – Может быть, она тебя как раз сейчас ищет. – Кто? Анджела? – Ну да. Она не могла не заметить, что ты жертвуешь собой. – Как же! По-моему, ничего она не заметила. Готов поспорить, она в мою сторону и не взглянула. – Послушай, Таппи, – наставительно проговорил я, – нельзя быть таким впечатлительным. Чего ты раскис? Вспомни, ведь ты отказался от nonnettes de poulet Agnes Sorel, уж что-что, а это Анджела должна была отметить. Отречься от nonnettes! Неслыханный подвиг! Он вопиет, как больная мозоль. А crкpes а la Rossini… [21] Хриплый вопль сорвался с трясущихся Таппиных губ: – Берти, заткнись! По-твоему, я каменный? Представляешь, что я испытал, когда один из лучших обедов, приготовленных Анатолем, уносили блюдо за блюдом, а я не мог воздать ему должное! И не говори мне о nonnettes. Мне этого не выдержать. Я постарался ободрить и утешить его: – Крепись, Таппи. Думай о пироге с телятиной и почками, который ждет тебя в кладовой. Как сказано в Библии, радость придет поутру [22] . – Вот именно, поутру. А сейчас только половина десятого вечера. И к чему ты приплел пирог, я только и делаю, что стараюсь о нем не думать! Мне были понятны его чувства. Действительно, должно пройти несколько часов, прежде чем он сможет добраться до пирога. Я прекратил разговор на эту тему, и мы довольно долго сидели в молчании. Потом он встал и принялся нервно расхаживать по комнате, как лев в зоопарке, который заслышал звон гонга и с опаской ждет, как бы смотритель о нем не забыл. Я деликатно отцвел взгляд, но слышал, как Таппи пинает стулья и другие предметы, попавшиеся ему под руку, точнее, под ногу. Очевидно, он испытывал тяжкие душевные страдания, а кровяное давление у него зашкаливало. Наконец он бросился в кресло и вперил в меня пристальный взгляд. По его виду я понял, что он собирается сообщить мне нечто важное. И я не ошибся. Похлопав меня по колену для пущей выразительности, он сказал: – Берти. – Да? – Могу я говорить с тобой откровенно? – И ты еще спрашиваешь, старик! – сердечно ответил я. – Мне как раз кажется, нам с тобой есть что сказать друг другу. – Это касается Анджелы и меня. – Да? – Я много об этом думал. – Правда? – Я подверг ситуацию строгому анализу, и кое-что мне стало ясно как день. Тут затевается скверное дело. – Не понял. – Послушай, давай по порядку. До отъезда в Канны Анджела меня любила. Души во мне не чаяла. Я был для нее свет в окошке в полном смысле слова. Согласен? – Безусловно. – А как только она вернулась, все полетело в тартарары. – Верно. – Из-за пустяка. – Нет уж, извини, старик. Как это из-за пустяка? Ты не слишком деликатно поступил с Анджелой, точнее, с ее акулой. – Зато искренне и честно. Убежден. Неужели ты вправду считаешь, что из-за такого вздора девица может отвергнуть человека, которого она по-настоящему любит? – Разумеется, может. Меня поражало, как он этого не понимает. Впрочем, старина Таппи всегда отличался тупостью по части восприятия тонких материй. Он был из породы крупных, крепких молодых людей – как правило, хороших футболистов, – явно обделенных деликатными чувствами, так однажды отозвался о них Дживс. Отбить лобовой удар или съездить тяжеленной бутсой по физиономии противника – это пожалуйста, но понять тонкую женскую психологию – нет уж, увольте. Ему даже невдомек, что девица скорее пожертвует счастливым будущим, чем откажется от своей мифической акулы. – Вздор! Это всего лишь предлог. – Что «это»? – Акула. Ей просто нужно от меня отделаться, вот она и хватается за первую попавшуюся акулу. – Ничего подобного. – А я тебе говорю: акула – только предлог. – Черт побери! Зачем ей от тебя отделываться? – Вот именно. Именно этот вопрос и я себе задал. Ответ: она в кого-то влюбилась. Это видно невооруженным глазом. Другого объяснения нет. Когда она уезжала в Канны, она была влюблена в меня, а теперь разлюбила. Видно, за эти два месяца втрескалась в какого-то гнусного негодяя, которого там встретила. – Ничего подобного! – Что ты твердишь «ничего подобного», когда я знаю точно. Слушай, я тебе сейчас скажу одну вещь. Считай, что это официальное заявление. Если мне встретится этот подонок, змея подколодная, пусть он заранее заказывает себе место в инвалидном доме, потому что я намерен с ним разделаться. Я сверну ему шею, вытрясу из него душу, переломаю кости и выпущу из него кишки. С этими словами Таппи выскочил вон, а я, выждав минуту, чтобы он убрался с дороги, пошел в гостиную. Зная дамскую привычку торчать после обеда в гостиной, я рассчитывал застать там Анджелу. Хотел перемолвиться с ней словом. В Таппины измышления насчет того, что какой-то тип втерся в доверие к Анджеле и похитил ее сердце, я, как уже говорилось, не слишком верил. По-моему, бедолага от огорчения немного тронулся умом. Разумеется, из-за акулы, и только из-за акулы любовная лихорадка временно пошла на убыль, и я не сомневался, что в два счета все улажу, надо только поговорить с кузиной. Чтобы девица с таким добрым сердцем и нежной душой не была потрясена и растрогана тем, что происходило сегодня за обедом? Никогда не поверю. Даже Сеппингс, дворецкий тети Далии, холодный, бесчувственный истукан, разинул рот и пошатнулся, когда Таппи отверг nonnettes de poulet Agnes Sorel, a ливрейный лакей, державший блюдо с картофелем, побледнел, будто увидел привидение. Не допускаю и мысли, что такая тонкая чувствительная девушка, как Анджела, не заметила всего этого. Я твердо знал, что сердце у нее обливается кровью и что она вполне созрела, чтобы немедленно начать примирение. |