Онлайн книга «Легенда об Уленшпигеле»
|
– Я Уленшпигель. – Ты богат? – Достаточно богат, чтобы заплатить за большое удовольствие, и недостаточно богат, чтобы выкупить свою душу. – Почему ты ходишь пешком? У тебя нет лошади? – У меня есть осел, но я оставил его в стойле, – отвечал Уленшпигель. – Почему ты бродишь по чужому городу один, без друга? – Потому что мой друг идет своей дорогой, а я – своей, любопытная красотка. – Я совсем не любопытна, – возразила она. – Твой друг богат? – Богат жиром, – отвечал Уленшпигель. – Скоро ты перестанешь допрашивать? – Уже перестала. А теперь пусти меня. – Пустить? – переспросил Уленшпигель. – Это все равно что оторвать голодного Ламме от блюда с ортоланами. Я хочу тебя съесть. – Ты же меня еще не видел, – сказала девушка и внезапно осветила свое лицо фонарем. – Хороша! Ну и ну! – сказал Уленшпигель. – Золотистая кожа, милые глазки, алые губки, стройный стан – все это будет мое. – Все, – подтвердила она и повела его на Брюггскую дорогу, в «Радугу» (in de Reghenboogh), к старухе Стевен. Там Уленшпигель увидел многое множество девиц, носивших на рукавах кружочки, отличавшиеся по цвету от их бумазейных платьев. У спутницы Уленшпигеля к платью из золотой парчи был пришит кружок из парчи серебряной. Девицы поглядывали на нее с завистью. Войдя, она сделала baesine знак, но Уленшпигель этого не заметил. Они сели вдвоем за отдельный столик и начали пить. – Кто меня полюбил, тот будет мой навеки, – тебе это известно? – спросила она. – Ах ты раскрасавица моя душистая! – воскликнул Уленшпигель. – Всегда питаться твоим мясом – да мне лучшего угощения и не нужно. Вдруг Уленшпигель увидел Ламме – тот сидел в уголке за маленьким столиком, и перед ним стояла свеча, блюдо с ветчиной и кружка пива, но он был озабочен тем, как спасти ветчину и пиво от двух девиц, которые напрашивались на угощение. Заметив Уленшпигеля, Ламме вскочил и, подпрыгнув на три фута от полу, воскликнул: – Слава Богу, мой друг Уленшпигель снова со мной! Baesine, еще пива! Уленшпигель достал кошелек, сказал: – Будем пить, пока вот тут не станет пусто! Тряхнул его, и Ламме услышал звон монет. – Счастлив наш Бог! – сказал Ламме и ловко вытащил у Уленшпигеля кошелек. – Плачу я, а не ты – это мой кошелек. Уленшпигель пытался вырвать у него кошелек, но Ламме держал его крепко. Пока они боролись – один за то, чтобы удержать кошелек в своих руках, а другой за то, чтобы его отбить, – Ламме прерывистым шепотом успел сообщить Уленшпигелю: – Слушай... тут сыщики... четверо... в маленькой зале с тремя девками... Двое снаружи... следят за тобой и за мной... Хотел улизнуть... не удалось... Девка в парче – наушница... Хозяйка тоже наушница... Они все еще боролись, а Уленшпигель ухитрялся внимательно слушать, крича: – Отдай кошелек, негодяй! – Не получишь, – отвечал ему Ламме. Наконец они сцепились и, грохнувшись, покатились по полу, причем Ламме и тут продолжал наставлять Уленшпигеля. Неожиданно в залу вошел хозяин «Пчелы» и с ним еще семь человек, но он делал вид, что ничего общего с ними не имеет. Войдя, он закричал петухом, а Уленшпигель в ответ запел жаворонком. – Кто эти двое? – спросил у старухи Стевен хозяин «Пчелы». – Этих сорванцов надо скорее разнять, – сказала старуха Стевен, – они до того у меня тут разбуянились, что как бы им на виселицу не угодить. – Пусть только попробует разнять, – вскричал Уленшпигель, – мы его булыжник заставим жрать! – Да, мы его булыжник заставим жрать, – подтвердил Ламме. – Baes нас спасет, – сказал Уленшпигель на ухо Ламме. Baes, догадавшись, что за этой дракой что-то кроется, поспешил в нее сунуться. Ламме шепотом спросил его: – Ты вызволишь нас? А как? Baes тряс для вида Уленшпигеля за уши и чуть слышно приговаривал: – Семеро за тебя заступятся... Силачи, мясники... А я отсюда тягу... Меня весь город знает... Я уйду – кричи: ’Т is van te beven de klinkaert... Чтоб все здесь разгромить!.. – Хорошо, – сказал Уленшпигель и, поднявшись, дал ему пинка. Baes ответил тем же. – Лихо бьешь, пузан, – сказал Уленшпигель. – Как град, – отвечал baes и, выхватив у Ламме кошелек и отдав его Уленшпигелю, сказал: – Ну, мошенник, я тебе вернул твое достояние – теперь угощай меня. – Так и быть, угощу, мерзавец ты этакий, – согласился Уленшпигель. – Ну и нахал! – заметила старуха Стевен. – Я, моя ненаглядная, такой же нахал, как ты – красавица, – отрезал Уленшпигель. А старухе Стевен перевалило уже за шестьдесят, лицо у нее все сморщилось, как сушеный кизиль, и пожелтело от злости. Нос у нее напоминал совиный клюв. В глазах застыло алчное выражение. В иссохшем ее рту торчало два клыка. На левой щеке багровело огромное родимое пятно. Девицы захохотали и начали над ней потешаться: – Красавица, красавица, налей ему! – Он тебя поцелует! – Сколько лет прошло с твоей первой свадьбы? – Берегись, Уленшпигель, она тебя съест! – Посмотри ей в глаза – они горят не злобой, а любовью. Как бы она тебя не закусала до смерти! – Не бойся! Все влюбленные женщины кусаются. – Ей нужен не ты, а твои денежки. – Какая она у нас нынче веселая! И точно: старуха Стевен смеялась и подмигивала Жиллине – потаскушке в парче. Baes выпил, расплатился и ушел. Семеро мясников понимающе переглядывались со старухой Стевен и сыщиками. Один из них жестом дал понять, что считает Уленшпигеля дурачком и сейчас его оплетет за милую душу. Показав старухе Стевен язык, отчего та расхохоталась, обнажив свои клыки, он шепнул Уленшпигелю: – ’Т is van te beven de klinkaert. (Пора звенеть бокалами.) – И, указывая на сыщиков, громко сказал: – Любезный реформат! Мы все на твоей стороне. Выставь нам вина и закуски! А старуха Стевен хохотала до упаду и, как скоро Уленшпигель поворачивался к ней спиной, показывала ему язык. А Жиллина, тварь, разряженная в парчу, тоже показывала язык. А девицы шушукались: – Посмотрите на эту наушницу: пленяя своей красотой, она послала на мучительную пытку и на еще более мучительную казнь двадцать семь реформатов. Жиллина заранее облизывается при мысли о том, сколько ей дадут за донос, а дают ей сто флоринов из наследства ее жертв. Но радость ее меркнет, когда она думает, что надо будет поделиться со старухой Стевен. |