Онлайн книга «Легенда об Уленшпигеле»
|
Ламме в поисках жены по примеру всего этого веселого люда тоже катался на коньках, но то и дело падал. Уленшпигель между тем захаживал утолять голод и жажду в дешевенькую таверну на набережной и там не без приятности беседовал со старой baesine. Как-то в воскресенье около девяти часов он зашел туда пообедать. – Однако, помолодевшая хозяйка, – сказал он смазливой бабенке, подошедшей услужить ему, – куда девались твои морщины? Зубы у тебя белые, молодые и все до одного целы, а губы красные, как вишни. А эта ласковая и лукавая улыбка предназначается мне? – Как бы не так! – отвечала она. – Чего подать? – Тебя, – сказал Уленшпигель. – Пожалуй, слишком жирно будет для такого одра, как ты, – отрезала бабенка. – Не желаешь ли какого-нибудь другого мяса? Уленшпигель молчал. – А куда ты девал красивого парня, статного, полного, который всюду ходил с тобой? – спросила бабенка. – Ламме? – спросил Уленшпигель. – Куда ты его девал? – повторила она. Уленшпигель же ей на это ответил так: – Он ест в лавчонках крутые яйца, копченых угрей, соленую рыбу, zuurtjes [215] , – словом, все, что только можно разгрызть, а ходит он туда в надежде встретить жену. Ах, зачем ты не моя жена, красотка! Хочешь пятьдесят флоринов? Хочешь золотое ожерелье? Но красотка перекрестилась. – Меня нельзя ни купить, ни взять насильно, – сказала она. – Ты никого не любишь? – спросил Уленшпигель. – Я люблю тебя как своего ближнего. Но больше всего я люблю Господа нашего Иисуса Христа и Пресвятую Деву, которые велят мне блюсти мою женскую честь. Это трудно и тяжко, но Господь помогает нам, бедным женщинам. Впрочем, иные все же поддаются искушению. А что твой толстый друг-весельчак? – Он весел, когда ест, печален, когда голоден, и вечно о чем-то мечтает, – отвечал Уленшпигель. – А у тебя какой нрав – жизнерадостный или же унылый? – Мы, женщины, рабыни нашей госпожи, – отвечала она. – Какой госпожи? Причуды? – спросил Уленшпигель. – Да, – отвечала она. – Я пришлю к тебе Ламме. – Не надо, – сказала она. – Он будет плакать, и я тоже. – Ты когда-нибудь видела его жену? – спросил Уленшпигель. – Она грешила с ним, и на нее наложена суровая епитимья, – вздохнув, сказала она. – Ей известно, что он уходит в море ради того, чтобы восторжествовала ересь, – каково это ее христианской душе? Защищай его, если на него нападут; ухаживай за ним, если его ранят, – это просила тебе передать его жена. – Ламме мне друг и брат, – молвил Уленшпигель. – Ах! – воскликнула она. – Ну что бы вам вернуться в лоно нашей матери – святой церкви! – Она пожирает своих детей, – сказал Уленшпигель и вышел. Однажды, мартовским утром, когда бушевал ветер и лед сковывал реку, преграждая путь кораблю Гильома, моряки и солдаты развлекались и забавлялись катанием на салазках и на коньках. Уленшпигель в это время был в таверне, и смазливая бабенка, чем-то расстроенная, словно бы не в себе, неожиданно воскликнула: – Бедный Ламме! Бедный Уленшпигель! – Чего ты нас оплакиваешь? – спросил он. – Беда мне с вами! – продолжала она. – Ну почему вы не веруете в таинство причащения? Тогда вы бы уж наверно попали в рай, да и в этой жизни я могла бы содействовать вашему спасению. Видя, что она отошла к двери и насторожилась, Уленшпигель спросил: – Ты хочешь услышать, как падает снег? – Нет, – отвечала она. – Ты прислушиваешься к вою ветра? – Нет, – отвечала она. – Слушаешь, как гуляют в соседней таверне отважные наши моряки? – Смерть подкрадывается неслышно, как вор, – сказала она. – Смерть? – переспросил Уленшпигель. – Я не понимаю, о чем ты говоришь. Подойди ко мне и скажи толком. – Они там! – сказала она. – Кто они? – Кто они? – повторила она. – Солдаты Симонсена Роля – они кинутся на вас с именем герцога на устах. Вас кормят здесь на убой, как быков. Ах, зачем я так поздно об этом узнала! – воскликнула она и залилась слезами. – Не плачь и не кричи, – сказал Уленшпигель. – Побудь здесь. – Не выдай меня! – сказала она. Уленшпигель обегал все лавочки и таверны. – Испанцы подходят! – шептал он на ухо морякам и солдатам. Все бросились на корабль и, в мгновенье ока изготовившись к бою, стали ждать неприятеля. – Погляди на набережную, – обратился к Ламме Уленшпигель. – Видишь, там стоит смазливая бабенка в черном платье с красной оборкой и надвигает на лоб белый капор? – Мне не до нее, – сказал Ламме. – Я озяб и хочу спать. С этими словами он закутался в opperstkleed и сделался глух как стена. Уленшпигель узнал женщину и крикнул ей с корабля: – Поедем с нами? – С вами я рада бы и в могилу, да нельзя... – отвечала она. – Право, поедем! – крикнул Уленшпигель. – Впрочем, подумай хорошенько! В лесу соловей счастлив, в лесу он поет. А вылетит из лесу – морской ветер переломает ему крылышки, и он погиб. – Я пела дома, пела бы и на воздухе, если б могла, – отвечала она и подошла поближе к кораблю. – На, возьми – это снадобье для тебя и для твоего друга, хотя он и спит, когда нужно бодрствовать. Ламме! Ламме! Да хранит тебя Господь! Возвращайся цел и невредим! И тут она открыла лицо. – Моя жена, моя жена! – вскричал Ламме и хотел было спрыгнуть на лед. – Твоя верная жена! – крикнула та и бросилась бежать без оглядки. |