Онлайн книга «Все люди смертны»
— Выиграете. В конце концов всегда выигрывают. Он выхватил кошелек и вернулся за стол. Пальцы его дрожали. Я склонился над его креслом: эта партия меня занимала. Если он проиграет, что он сделает? Застрелится? Кинется мне в ноги? Или, подобно маркизу де Вентенону, продаст мне свою жену? Пот блестел на его верхней губе, он вот-вот должен был проиграть. Он проигрывал, и жизнь билась в его груди, жгла ему виски; он рисковал жизнью, и он жил. А я? Неужели мне никогда не узнать того, что знакомо самому ничтожному из них? Я встал и направился к другому столу; я подумал: во всяком случае, я могу потерять мое состояние. Я сел и бросил на стол пригоршню луидоров. По галерее прокатилось оживление. Напротив меня сел барон де Сарсель, один из богатейших финансистов Парижа. — Эта партия обещает быть интересной, — заметил он. Он тоже бросил на стол пригоршню луидоров, мы стали молча играть. Спустя полчаса передо мной не осталось ни луидора и карманы мои были пусты. — Ставлю пятьдесят тысяч экю под честное слово, — сказал я. — Согласен. Все сгрудились за нашими креслами и затаив дыхание смотрели на стол. Когда Сарсель открыл карты, а я бросил свои, раздался глухой ропот. — Квит или двойной куш, — сказал я. — Согласен. Он роздал карты. Я смотрел на их глянцевую рубашку, и мое сердце забилось живее: если бы я мог проиграть, проиграться в пух, я, наверное, ощутил бы вкус жизни… — Карты сданы, — сказал Сарсель. — Две меняю. Я посмотрел в свои карты. Каре королей. Я знал, что бью Сарселя. — Пожалуй, на десять тысяч, — сказал он. Секунду я колебался. Я мог кинуть карты на стол и спасовать. Что-то похожее на гнев сдавило мне горло. Неужели я обречен? Я должен плутовать, чтобы проиграть? Мне отныне запрещается жить, не передергивая карт? Я сказал: «Принимаю» — и открыл карты. — Деньги будут вам доставлены завтра после полудня, — сказал Сарсель. Я поклонился, пересек галерею и вернулся в гостиную. Граф де Сент-Анж стоял, прислонившись к стене, и казалось, что он вот-вот лишится чувств. — Я потерял все, что вы мне одолжили, — сказал он. — Выигрывает тот, кто хочет проиграть, — ответил я. — Когда вы требуете вернуть долг? — Через двадцать четыре часа. Ведь таков обычай? — Я не могу, — сказал он. — У меня нет этих денег. — Ну так не следовало и одалживать. Я отвернулся от него и встретил взгляд мадемуазель де Сенклер: ее голубые глаза пылали гневом. — Есть преступления, которые не караются законом, но они еще отвратительнее, чем откровенное убийство, — сказала она. Я ответил: — Я не осуждаю убийства. Мы молча смерили друг друга взглядами: эта женщина не боялась меня; она резко отвернулась, но я коснулся ее руки: — Я очень вам неприятен, да? — А вам хотелось бы внушать другие чувства? Я улыбнулся: — Вы мало меня знаете. Вам следовало бы пригласить меня на ваши маленькие субботние приемы. Я открыл бы вам мое сердце… Удар попал в цель; кровь прихлынула к ее щекам. Мадам де Монтессон не знала, что ее чтица приглашает к себе некоторых завсегдатаев ее гостиной, а она была не из тех женщин, которые такое прощают. — Я принимаю у себя только друзей, — ответила она. — Лучше иметь меня в друзьях, чем врагом. — Вы предлагаете сделку? — Если вам так угодно. — Моя дружба не продается, — ответила она. — Мы еще вернемся к этому, — сказал я. — Подумайте. — Тут и думать не о чем. Я указал ей на Бомпара, дремавшего в глубоком кресле: — Вы видите этого лысого толстяка? — Да. — Когда я несколько лет назад прибыл в Париж, он был честолюбивым и одаренным молодым человеком, а я — неотесанным дикарем, и он посмел смеяться надо мной. Полюбуйтесь, что я с ним сделал. — Это неудивительно. Чего еще от вас можно ожидать! — Я и не пытаюсь вас удивить, но хочу, чтобы вы задумались. В этот миг я увидел графа де Сент-Анжа, выходившего из гостиной: он еле передвигал ноги, как пьяный. Я позвал: — Бомпар. Бомпар встрепенулся; мне нравилось смотреть на него в такие минуты: чувство реальности возвращалось к нему, он смотрел на меня и вспоминал, что до самой своей смерти он при каждом пробуждении будет неизменно видеть меня. — Пойдем за ним, — сказал я. — А зачем? — не понял Бомпар. — Он должен вернуть мне двадцать тысяч экю завтра утром, и у него нет этих денег. Мне интересно, будет ли он настолько глуп, чтобы застрелиться. — Само собой, — ответил Бомпар. — Он не может поступить иначе. Вслед за Сент-Анжем мы пересекли двор особняка, и Бомпар спросил меня: — Неужели это до сих пор занимает вас? Или за пять сотен лет вы видели мало трупов? — Он может отправиться в Индию, может стать нищим и ходить с протянутой рукой; он может попытаться убить меня. В конце концов, он может мирно жить в Париже, утратив честь. — Ничего этого он не сделает, — ответил Бомпар. — Разумеется, ты прав. Они всегда делают одно и то же. Сент-Анж вошел в сады Пале-Рояля и медленно побрел по галереям. Я укрылся за колонной; я любил наблюдать, как паук терзает свою жертву, смотреть на последние судороги лягушки, меня занимали беспощадные бои скарабеев, но любимым моим зрелищем была борьба человека с самим собой. Ничто не заставляло его убивать себя, и, если он не хотел умирать, ему всего-то и нужно было сказать себе: я не буду стреляться… Раздался звук выстрела, за ним глухой удар. Я подошел. Всякий раз я испытывал то же разочарование. Пока они были живы, их смерть была событием, которое я подстерегал с нетерпением, но, когда я видел их мертвыми, мне начинало казаться, что их никогда и на свете-то не было; их смерть оказывалась пустышкой. Мы вышли из сада, и я сказал Бомпару: — Знаешь, какую самую плохую шутку ты мог бы сыграть со мной? — Нет. — Пустить себе пулю в лоб. Это тебя не привлекает? — Как бы это вас порадовало! — Вот уж нет. Я был бы весьма разочарован. — Я дружески потрепал его по плечу. — К счастью, ты труслив, — сказал я. — Ты останешься со мной надолго, до тех пор пока не умрешь в своей постели. Что-то блеснуло в его глазах. |