Онлайн книга «Наш человек в Гаване»
— Попробуйте этот алый тон. Нет, уголки рта не мажьте. Дайте, я вам покажу. Уормолд думал: «У меня нет ни мышьяка, ни цианистого калия. Да и случая выпить с ним, наверно, не представится. Надо было тогда насильно влить ему в глотку виски. Легче сказать, чем сделать, — это ведь не трагедия Шекспира, да и там бы понадобилась отравленная шпага». — Вот. Понимаете теперь, как это делается? — А румяна? — Зачем вам румяна? — Какими духами вы душитесь? — «Sous le vent» [47] . «Гассельбахера они застрелили, но у меня нет пистолета», — думал Уормолд. — А ведь пистолет должен входить в инвентарь нашей конторы как сейф, листы целлулоида, микроскоп и электрический чайник». Он ни разу в жизни не держал в руках пистолета; но это не беда. Надо только подойти к Картеру поближе — быть от него не дальше, чем от той двери, из-за которой доносятся голоса. — Давайте сходим вместе в магазин. Вам, наверно, понравится запах «Indiscret» [48] . Это Ланвен. — Ну, судя по названию, в них не больно-то много темперамента. — Вы еще совсем молоденькая. Вам не нужен покупной темперамент. — Но мужчину нужно подзадорить, — сказала Милли. — Вам достаточно на него поглядеть. — Да ну? Уормолд услышал смех Беатрисы и с удивлением посмотрел на дверь. Мысленно он давно пересек границу и совсем забыл о том, что он еще здесь, по эту сторону, с ними. — Ну, до такой степени их подзадоривать не стоит, — сказала Беатриса. — Вид у меня томный? — Скорее пылкий. — А вам скучно оттого, что вы не замужем? — спросила Милли. — Если вам хочется спросить, скучаю ли я по Питеру, — нет, не скучаю. — А когда он умрет, вы опять выйдете замуж? — Вряд ли я буду так долго ждать. Ему только сорок. — Ах да, у вас ведь, наверно, разрешается выходить во второй раз замуж, если это можно назвать браком. — По-моему, это самый настоящий брак. — Мне-то придется выйти замуж раз и навсегда. Вот ужас! — Большинство из нас всякий раз думает, что выходит замуж раз и навсегда. — Мне куда удобнее быть любовницей. — Вряд ли вашему отцу это понравится. — А почему? Если бы он опять женился, он бы и сам оказался в таком положении. И она ему была бы не настоящая жена, а любовница. Правда, он всегда хотел жить только с мамой. Он мне сам это говорил. Вот у них был настоящий брак! Даже доброму язычнику — и тому не дано нарушать закон. — Вот и я раньше думала только о Питере. Милли, деточка, не позволяйте им сделать вас жестокой. — Кому им? — Монахиням. — А-а… Ну, они со мной об этом не разговаривают. Никогда. «В конце концов, можно прибегнуть и к ножу. Но для этого нужно очень близко подойти к Картеру, а это вряд ли удастся». Милли спросила: — Вы любите моего папу? Он подумал: «Когда-нибудь я вернусь и решу все эти вопросы. Но сейчас у меня есть дело поважнее: я должен придумать, как убить человека. Наверно, есть такие руководства, труды, где сказано, как сражаются голыми руками». Он поглядел на свои руки, они не внушали доверия. Беатриса сказала: — Почему вы об этом спрашиваете? — Я видела, как вы на него смотрели. — Когда? — Помните, когда он вернулся с банкета. А может, вам просто было приятно, что он произнес там речь? — Да, очень приятно. — Нехорошо, — сказала Милли. — Вам стыдно его любить. Уормолд сказал себе: «Если я смогу его убить, я убью его с чистой совестью. Я убью его для того, чтобы доказать: нельзя убивать и не быть убитым в отместку. Я не стану убивать его из патриотизма. Я не буду его убивать за капитализм, за коммунизм, за социал-демократов, за процветание. Чье процветание? Я убью Картера за то, что он убил Гассельбахера. Родовая месть в старину была куда более разумным мотивом для убийства, чем любовь к Англии или пристрастие к какому-нибудь экономическому строю. Если я люблю или ненавижу, позвольте мне считать любовь или ненависть моим личным делом. Я не желаю быть 59200 дробь 5 ни в какой глобальной войне». — А если бы я его любила, что тут плохого? — Он женат. — Милли, детка, берегитесь общих правил. Если бог есть, то не он создал общие правила. — Вы его любите? — Я этого не сказала. «Нет, единственный способ — это застрелить его; но где достать пистолет?» Кто-то вошел в дверь; он даже не поднял головы. Приемник Руди истошно завопил в соседней комнате. Голос Милли произнес: — Мы и не слышали, как ты вернулся. Он сказал: — Я хочу тебя кое о чем попросить, Милли… — Ты подслушивал? Беатриса спросила: — Что случилось? Что-нибудь неладно? — Несчастный случай. — С кем? — С доктором Гассельбахером. — Серьезный? — Да. — Ты боишься сказать нам правду? — спросила Милли. — Да. — Бедный доктор Гассельбахер! — Да. — Я попрошу капеллана отслужить по обедне за каждый год, который мы с ним дружили. Напрасно он старался поделикатнее сообщить Милли о смерти доктора. Ведь смерть в ее глазах — переход к райскому блаженству. Когда веришь в рай, — мстить бесполезно. Но у него нет этой веры. В христианине милосердие и всепрощение не добродетели, они даются ему слишком легко. Он сказал: — Приходил капитан Сегура. Он хочет, чтобы ты вышла за него замуж. — За такого старика?! Никогда больше не сяду к нему в машину! — Я тебя прошу сделать это еще раз — завтра. Скажи ему, что мне надо его видеть. — Зачем? — Я хочу сыграть с ним в шашки. В десять часов. Тебе с Беатрисой придется на это время куда-нибудь уйти. — А он ко мне не будет приставать? — Нет. Ты ему скажи, чтобы он пришел поговорить со мной. Скажи, чтобы принес свой список. Он поймет. — А потом? — Мы едем домой. В Англию. Оставшись вдвоем с Беатрисой, он сказал: |