Книга Фебус. Ловец человеков, страница 22 – Дмитрий Старицкий

Я кивнул в подтверждение.

— Родней он нашей будет. Предок у нас общий. У всех Мамаев.

— Хорошо. Об этом попозже поговорим. За кувшинчиком вина.

Дзапар довольно осклабился, выражая полную готовность употребить кувшинчик. Для начала…

Микалу вообще не надо отдавать приказаний. Все сам чует, что нужно. Вырос из-под палубы, и с ним — сержант. Потом и стрелки объявились с рогатинами в охапках, которыми они и оделили бывших узников совести.

— А где этот сиреневый амазон? — спросил мой раб, подтаскивая страхолюдную секиру скоттского барона.

— Он в гальюне мается. Обожрался непривычной еды, вот и пробило его, — засмеялся молодой кастилец.

— Это ему притащили такой маленький топорик? — попробовал я пошутить.

— А что? В самый раз под его лапу будет, — уверенно заявил Микал, оглаживая секиру, — остальным даже поднять это чудовище будет сложно.

Кинг-Конг, прибежавший под наш хохот из гальюна, с ходу бухнулся передо мной на колени и что-то активно залопотал, стуча лбом о палубу.

Я беспомощно посмотрел на кастильцев.

Дон Хуан что-то спросил у него.

Здоровенный негр ему ответил, не вставая с колен, только выпрямившись. А он действительно был здоровенным не только по саженному росту; руки у него в бицепсе — ого-го-го… чемпион по армрестлингу. «Руки как ноги, ноги как брусья». Грудные мышцы лежали мощными плитами, на животе четким рельефом выделялись «кубики» под черной кожей с оттенком баклажановой шкурки. Лицо у него было слегка вытянутое и неожиданно скуластое. Лоб высокий. Нос прямой длинный, хотя и с большими ноздрями, но не вывернутыми, а вполне себе нормальными. Подбородка не видно из-за курчавой бородки. Глаза карие, белки с легкой желтизной, которой совсем нет у амхарцев.

— Он говорит, ваше высочество, что отныне и навсегда он ваш раб. И единственное его желание — это служить вам так, чтобы отдать свою жизнь за вашу.

— Но он волен уехать домой, — сказал я.

Дон Хуан перебросился несколькими фразами с Кинг-Конгом и пересказал мне по-кастильски:

— Он говорит, что у него больше нет дома. Его дом разрушен врагами, которые захватили их всех в плен, чтобы продать португальцам.

— Кто их захватывал?

— Царь Текрура. Он мусульманин и дружит с португальцами. Сначала продавал им своих людей. А теперь соседей захватывает для продажи. У него большое войско из личных рабов.

— Царь? — переспросил я.

— Ну, так можно перевести этот невоспроизводимый на человеческом языке титул, ваше высочество, — помявшись, ответил граф де Базан.

— Как его зовут?

Граф перекинулся с негром несколькими словами, и тот ответил что-то совсем непроизносимое с большим количеством дифтонгов «мгве», «нг» и «бва».

— Скажите ему, что отныне я его буду звать Куаси-ба.

Чем я хуже графа Жофрея де Пейрака? Разве что отсутствием Мишель Мерсье. Но у меня Ленка не хуже будет.

— Кстати, а каким именем его крестили?

— Говорит, что Марком.

— Вот и будет он Марк Куаси-ба. Скажите ему, что я беру его к себе в дружину, но он должен выучить наш язык.

И протянул руку, в которую Микал вложил скоттскую секиру.

— Носи его с честью, миллит Марк.

Принимая боевой топор, эта черная громадина посекундно мне кланялась и что-то лопотала.

Я вопросительно взглянул на графа де Базан.

— Он говорит, ваше высочество, что убьет этим топором каждого, на которого вы ему покажете.

— Микал, — приказал я, — тебе особое задание: как можно быстрее обучить эту гору черного мяса нашему языку, — кивнул я головой на «баклажана».

«Ступенька»: стременной — телохранитель — казначей — порученец — слуга — и исполняющий обязанности моего пажа только вздохнул, подтверждая кивком полученное задание. Что-то много дел я на одного парня наваливаю. Все по принципу — вьючат того, кто везет и не брыкается. Надо осмотреться с обязанностями моего окружения и что-то переиграть.

Ночью, проверив караулы и бодрянку, узрел неспящего Мамая, который со шпирота увлеченно смотрел на чистое звездное небо.

— Что, удивляешься, что до дома топать и топать, а звезды над головой все те же? — спросил я его по-русски, когда подошел ближе, и сам настолько впечатлился этим зрелищем, что неожиданно для себя процитировал Ломоносова:

Открылась бездна звезд полна;

Звездам числа нет. Бездне — дна.

— Красиво сказано, твое высочество, — отозвался казак. — Только звезды и примиряли меня с тяжкой долей раба, прикованного к веслу. Ночью смотришь на них, веслом ворочаешь, а сам бредешь себе мыслью по Чумацкому Шляху, и мечта тебя греет. Обо всем тогда блазнишь. Особливо о бабах. Видел бы ты, какие красивые у нас дома бабы…

Он повернулся ко мне и, широко, бесхитростно улыбнувшись, продолжил:

— Все мои страдания через их бисову красу произошли.

— Вот как?

— А як же ж… Князь великий литовский решил земли наши населить селянами с Карпат да Польши. В осадчие они шли охотно — там их папёжники ваши зажимали, по-своему, по-православному креститься не давали. Наш князь им не препятствовал, мало того, на тридцать девять лет льготы им по поборам дал — только заселяйся и паши целину. Казаки пахать не любят: охота, рыбалка, скотина всякая… это да, а вот землю пахать — дурных немае. Земли много, хорошей, черной, а людей на ней не так чтобы очень. Батый многих убил, а еще больше согнал на север, страху на них напустив. Со своих же черкас нашему князю много не взять — у нас кажный казак сам с усам и, кроме военной службы, ничего князю не должен. А посполитые селяне, понаехавшие, уже привычные и спину пану гнуть, и налоги платить. А тут льгота на треть века…

— А где земля ваша?

— По Днепру от порогов и Синих вод до кромки лесов на Черниговщине. От самого Днепра до Дона. Весь Великий Луг — присуд наш. Степи ковыльные под ветром волнами ходят, как вода на море. А запах… А небо… Нет ничего на свете краше нашей степи, княже. Коня не дашь — я пешком домой пойду.

И набычился, будто я ему уже наобещал с три короба, а потом передумал, да и отказал во всем.

— Весной домой поедешь. Зимой в одиночку бродить — замерзнешь еще или волки схарчат дорогой. А так, до весны мне послужишь, денег заработаешь, коня, саблю. Папаху каракулевую, — усмехнулся я своим мыслям. — Как человек поедешь, не как пан-голоштан. Ты же не нищеброд какой…

— Верно гутаришь, твое высочество, — согласился со мной парень. — Род мой — старый. Всегда конную лыцарскую службу нес. Всегда в старшине. И батька мой — атаман гродский в Полтаве. Он князю Михаилу Глинскому двоюродным стрыем доводится.