Книга Вечер в Византии, страница 62 – Ирвин Шоу

— Я не устал, — ответил он коротко и нажал на акселератор, хотя видел, что и без того едет слишком быстро. Когда ведешь машину, не думаешь об отдыхе.

Гостиница помещалась в бывшем замке, стоящем на вершине поросшего лесом холма. Было тепло, и они расположились ужинать под открытым небом, со свечами, на выложенной каменными плитами террасе с видом на долину. Еда была превосходная, они выпили две бутылки вина и завершили ужин шампанским. В таком месте и после такого ужина начинаешь понимать, почему часть жизни надо непременно провести во Франции.

Потом они прошлись леском по испещренной лунными бликами дороге до деревни и посидели за чашкой кофе в маленьком кафе, владелец которого записывал на грифельной доске результаты футбольных матчей за неделю.

— Даже кофе отличный, — сказал Крейг.

— Даже всё, — сказала Констанс. На ней было голубое полотняное платье: она знала, что он любит, когда она в голубом. — Доволен, что приехал сюда?

— Угу.

— Со мной?

— Видишь ли… — Он говорил медленно, будто тщательно обдумывал ее вопрос. — Раз уж решил ехать в такое место с женщиной, то ты ничуть не хуже любой другой.

— Прелестно. Ничего более приятного я не слышала за весь день.

Оба рассмеялись.

— Скажи «Мейраг» по буквам, — попросил он.

— Д-ж-е-сс К-р-ей-г.

Они опять рассмеялись. Она взглянула на грифельную доску.

— Команда Монако выиграла. Замечательно, правда?

— Главное событие в моей жизни за неделю, — сказал он.

— Мы слишком много выпили. Ты не находишь?

— Нахожу. — Крейг сделал знак хозяину, стоявшему за стойкой. — Deux cognacs, s'il vous plaît. [31]

— Кроме всего прочего, — сказала она, — здесь говорят по-французски.

— Кроме всех прочих совершенств.

— Сегодня ты выглядишь двадцатилетним.

— В следующем году голосовать пойду.

— За кого?

— За Мохаммеда Али.

— Пью за это.

Они выпили за Мохаммеда Али.

— А ты за кого будешь голосовать?

— За Кассиуса Клея.

— Пью за это.

Они выпили за Кассиуса Клея. Она хихикнула.

— А мы стали глупенькие, да?

— Пью за это. — Он повернулся к стойке. — Encore deux cognacs, s'il vous plaît.

— Прекрасно звучит, — сказала она. — На нескольких романских языках.

Он пристально посмотрел на нее. Лицо ее сделалось серьезным. Она протянула через стол руку и сжала его кисть, как бы подбадривая. Он готов был сказать: «Останемся здесь на неделю, на месяц. А потом целый год будем странствовать по солнечным дорогам Франции». Но он ничего не сказал. Только чуть сильнее сжал ее руку.

— Правильно я произнесла по буквам «Мейраг»?

— Как нельзя лучше, — ответил он.

Когда они стали подниматься на холм, он попросил: — Иди впереди меня.

— Зачем?

— Хочу полюбоваться твоими прелестными ножками.

— Любуйся, — сказала она и пошла впереди.

Кровать была огромная. Через открытые окна проникал лунный свет и доносился запах сосен. Он лежал в серебристой мгле и слушал, как Констанс возится в ванной. Она никогда не раздевалась у него на глазах. «Как хорошо, — думал он, — что Гейл, не в пример другим женщинам, не царапает мужчину во время любви». А некоторые, бывало, царапались. Он рассердился на себя: о чем он думает! Коварная память, разрушающая радости плоти. Он старался внушить себе, что причин для чувства вины нет. Сегодняшняя встреча — это одно, а вчерашняя — другое. Каждая ночь единственна в своем роде. Он никогда не клялся Констанс в верности, а она — ему.

Она скользнула бледной тенью по комнате и легла рядом с ним в постель. Он так любил ее тело, щедрое и знакомое.

— Ну вот, я снова дома, — прошептал он, отгоняя от себя воспоминания.

Но потом, когда они спокойно лежали рядом, она сказала: — Ты ведь не хотел, чтобы я приехала к тебе в Канн.

Он помедлил с ответом.

— Нет.

— И не только из-за дочери.

— Не только. — Стало быть, какой-то след все же остался.

— У тебя там кто-то есть?

— Да.

Она немного помолчала.

— Это что-то серьезное или случайное?

— Я думаю — случайное. Хотя не знаю. Но произошло это случайно. То есть не из-за нее я ехал в Канн. Несколько дней назад я даже не знал о ее существовании. — Теперь, когда Констанс сама затронула эту тему, он почувствовал облегчение от того, что может выговориться. Он слишком ценил ее, чтобы лгать ей. — Не знаю, как это произошло, — сказал он. — Произошло, и все.

— С тех пор как ты уехал из Парижа, я тоже не каждую ночь была дома одна, — сказала Констанс.

— Не буду уточнять, что ты имеешь в виду.

— Я имею в виду то, что я имею в виду.

— О'кей.

— Мы ничем с тобой не связаны, — сказала она. — Лишь тем, что чувствуем друг к другу в тот или иной момент.

— Все верно.

— Ты не против, если я закурю?

— Я всегда против, когда кто-нибудь курит.

— Обещаю тебе сегодня не заболеть раком. — Она встала с кровати, надела халат и подошла к столику. Он видел, как вспыхнула спичка. Она вернулась и села на край кровати. Время от времени, когда она затягивалась, огонек сигареты освещал ее лицо. — У меня тоже новость, — сказала она. — Хотела отложить до другого раза, да вот такое уж болтливое настроение.

Он рассмеялся.

— Чего ты смеешься?

— Так. Смешно. Что у тебя за новость?

— Я покидаю Париж.

Как ни странно, ему показалось, что это удар по нему.

— Почему?

— Мы открываем филиал в Сан-Франциско. Много молодежи стало ездить к нам с Востока и от нас туда. Обмен стипендиями и так далее. Несколько месяцев вели переговоры о создании филиала в Калифорнии. И вот наконец вопрос решен. Выбор пал на меня. Буду теперь нашим неофициальным окном в Пробуждающийся Восток.

— Без тебя Париж будет не тот.

— Без Парижа и я буду не та.

— Как ты к этому относишься?

— К переезду в Сан-Франциско? С интересом. Красивый город. Говорят, в нем бурлит культурная жизнь. — В ее тоне звучала ирония. — И для моих детей, вероятно, будет неплохо. Подучат свой английский. Должна же мать иногда заботиться и о том, чтобы ее дети лучше знали английский.