Книга Любовь-морковь и третий лишний, страница 21 – Дарья Донцова

– Очень интересно, – промямлила я, – вы уже рассказали ее в милиции?

– Конечно, – с горящим взором сказала Софья, – ее ищут.

– Кого?

– Жанну.

– И вы уверены, что это Кулакова отравила Бурскую?

– Сомнений нет, они мужика не поделили, – кивнула Софья, – обычное, скажу тебе, дело, ничего оригинального, почти все пьесы о ревности и смерти, вот хотя бы Шекспир!

– А вдруг Жанна ни при чем?

Щепкина засмеялась:

– Ее весь зал видел, когда она приперла воду.

– Может, это не она на сцену выходила.

Софья Сергеевна ухмыльнулась:

– А кто?

– Насколько я знаю, все участники спектакля в масках?

– Абсолютно справедливо.

– Может, какая-то женщина, переодевшись…

Софья согнулась от смеха.

– Душечка, ты фантазерка. Это же театр! Постороннему человеку на сцену не попасть. И потом, он растеряется, не сумеет правильно выйти, споткнется.

Вспомни, Жанну видело много народа.

– Но лицо-то ее было прикрыто маской!

Софья Сергеевна сказала:

– Знаешь, у Жанны такие идиотские, мелкокудрявые волосы, что ее трудно не узнать. Хватит болтать, давай начинай.

Я глубоко вздохнула, расправила парик и с большим трудом нахлобучила его на голову Щепкиной.

– Эй, поосторожней, – завозмущалась актриса.

Я перевела дух, кажется, получилось.

– Теперь подклей.

Я в недоумении уставилась на Софью, что она имеет в виду?

– Приклей вот здесь на висках, сползет, – стала вскипать Щепкина, – ты всегда такая медлительная?

– Ой, простите, я сейчас, – засуетилась я, оглядываясь по сторонам.

Взгляд упал на маленький тюбик с надписью «Клей» в чемоданчике. Обрадовавшись, я схватила тубу и принялась приклеивать фальшивые волосы к коже Щепкиной.

– Ну ничего, – с легким неодобрением отметила Софья Сергеевна, – оставь так, сойдет. Давай грим, тональный крем возьми посветлей.

Вздохнув, словно пловец перед километровой дистанцией, я стала орудовать мазилками. Большинство женщин умеет пользоваться косметикой, вряд ли найдется дама, ни разу в жизни не накрасившая ресниц или не напудрившая нос. Но одно дело украшать собственную мордочку и совсем другое – работать с чужим лицом.

Сначала я старательно растерла по щекам и лбу Щепкиной вязкую массу цвета сочного персика.

– У тебя пальцы холодные, – закапризничала Софья.

Я подышала на руки.

– Фу, – отреагировала актриса, – немедленно вытри лапы, живей румяна к вискам. Послушай, так я и буду тебе объяснять, что к чему?

– Простите, бога ради, я первый раз вас…

– Ладно, ладно, пудры насыпь.

Я пробежала кисточкой по вискам Щепкиной, комочки дисперсной пыли забились в «гусиные лапки».

– Ну что еще?! – воскликнула Софья. – Губы подрисуй.

– Сейчас, сейчас.

– Хватит пудры.

– Минуточку.

– Да в чем дело?

– Очень некрасиво получилось! – воскликнула я. – Комочки забились в морщины, надо их вытащить или разровнять.

Крохотное личико Щепкиной пошло пятнами.

– Что?!

– Комочки забились в морщинки, – испуганно повторила я.

– Поди вон, – рявкнула Щепкина, – немедленно! Уматывай! Чтоб духу твоего тут не было.

– Извините, я сделала что-то не так? – испуганно сжалась я.

Софья схватила со столика массажную щетку и с силой швырнула ее в меня. Я не успела увернуться, и железные штырьки щетки задели щеку.

– Пшла отсюда, дура! – завизжала Софья.

Перепугавшись почти до обморока, я опрометью кинулась в коридор.

– Мерзавка, – неслось вслед, – нахалка, дрянь!

Понабрали неумех, помоечных кошек!

– Что это ее так колбасит? – раздалось рядом.

Я вздрогнула.

– Да не дергайся, – хихикнули сбоку, – я не кусаюсь. Сонька из-за тебя бесится?

– Похоже, да, – ответила я, повернула голову и увидела около себя Алису, ту самую молодую женщину, которая в роковой день смерти Бурской приготовила поднос и чашку с водой.

Первым моим желанием было унестись прочь, но, справившись с испугом, я вспомнила, что Алиса видела меня в костюме горничной, с маской на лице и с париком Жанны на голове.

– Ой, у тебя кровь на щеке! – воскликнула реквизитор. – Где поцарапалась-то?

Я осторожно потрогала царапину.

– Щепкина в меня щетку швырнула.

Алиса прищурилась:

– Чем ты королеве не угодила?

– Не понимаю.

– Ты вообще кто?

– Евлампия Романова, можно просто Лампа, новый гример.

– Па-анятненько, – протянула Алиса, – небось слушать ее не стала.

– Ты о чем?

Алиса ухватила меня за руку, протащила по коридору, потом впихнула в огромную комнату, забитую самыми неожиданными предметами: гипсовыми бюстами, посудой, книгами, игрушками, постельным бельем и штабелями чемоданов.

– Чаю хочешь? – приветливо предложила реквизитор.

– Можно, – кивнула я.

Алиса отодвинула занавеску, схватила с подоконника тарелку с сушками и жестяную коробку.

– Ты первый день у нас?

– Ага, – кивнула я.

– До этого в театре работала?

– На радио.

– Ну, там, наверное, другие порядки, – задумчиво сказала Алиса, плеская в не слишком чистые кружки кипяток. – Ладно, ща постараюсь ввести тебя в курс дела. Все актеры страшно суеверны, у каждого своя примета, впрочем, есть такие примочки, которые все соблюдают. Про семечки слышала?

– Нет.