Книга Заблудившийся автобус, страница 25 – Джон Эрнст Стейнбек

Алиса не могла пошевелиться. Она смотрела на Норму, поворачивая голову вслед за всеми ее перемещениями. В мозгу у Нормы звучал безмолвный крик торжества. Она взяла верх. После того, как ее всю жизнь шпыняли, она взяла верх, и она безмолвствовала. Ей это нравилось. Она не сказала ни слова и не скажет ни слова. Она кинула в чемодан две пары туфель, захлопнула его и заперла.

– Ты прямо сейчас уходишь? – спросила Алиса.

Норма не ответила. Она не нарушит своего торжества. Ничто ее не заставит.

– Я не хотела ничего плохого, – сказала Алиса.

Норма не посмотрела на нее.

– Ты лучше помалкивай, не то я тебе устрою, – неуверенно пообещала Алиса. Норма все равно не ответила. Она подошла к кровати и надела черное пальто с кроликом. Потом подняла чемодан и вышла из комнаты. Она сопела. Она прошла за стойкой к кассовому аппарату и нажала кнопку «Касса». Вынула десять долларов: пятерку, четыре по одному, полдоллара и две четвертушки. Сунула деньги в боковой карман черного пальто. Ее слабый рот был плотно сжат. Хуан сказал:

– Что здесь происходит?

– Я еду с вами в Сан-Хуан, – сказала Норма.

– А кто будет помогать Алисе? Она одна не управится.

– Я уволилась, – сказала Норма. Огибая край стойки, она увидела, что блондинка наблюдает за ней. Норма вышла за сетчатую дверь. Она подошла с чемоданом к автобусу, влезла и заняла место ближе к заду. Чемодан поставила рядом с собой, на попа. Она сидела очень прямо.

Хуан проводил ее взглядом до двери. Он пожал плечами.

– Что бы это значило? – спросил он, не обращаясь ни к кому в особенности.

Эрнест Хортон смотрел хмуро. Он ненавидел Алису Чикой.

Он сказал:

– Когда вы думаете выехать?

– В десять тридцать, – сказал Хуан. – Сейчас десять минут одиннадцатого. – Он взглянул на Причардов. – Так, мне надо переодеться. Если захотите кофе или еще чего нибудь, берите сами.

Он ушел в спальню. Он сбросил лямки комбинезона и спустил комбинезон на пол. На нем были трусы в узкую синюю полоску. Он стянул через голову синюю рубашку, скинул мокасины и вышел из комбинезона, оставив и туфли, и носки, и комбинезон кучей на полу. Тело у Хуана было твердое и коричневое; обязан этим он был не солнцу, а коричневым предкам. Он подошел к ванной и постучался. Алиса спустила воду в унитазе и открыла дверь. Она опять мыла лицо, и мокрая прядь волос прилипла к щеке. Губы у нее оттопырились, глаза припухли и покраснели.

– Что происходит? – спросил Хуан. – Черт знает как сегодня развлекаешься, а?

– Зуб болит, – сказала Алиса. – Что я могу сделать? Дергает прямо вот тут.

– А с Нормой что? – спросил Хуан.

– Пусть уезжает, – сказала Алиса. – Я так и знала, что когда-нибудь она попадется.

– Да что она сделала-то?

– Руку запустила куда не следует, – сказала Алиса.

– А что она взяла?

– Я подумала: надо проверить. Помнишь, ты подарил мне на Рождество флакон «Беллоджии»? Так вот он пропал, и я нашла у нее в чемодане. И как раз когда нашла, она сама явилась – тут же, конечно, в амбицию, а я ей сказала, что она свободна.

Взгляд Хуана стал рассеянным. Попахивало враньем, но что там на самом деле – его не очень занимало. Женские свары его не касались. Он стал в ванну и задернул непромокаемую занавеску.

– С самого утра куролесишь, – сказал он. – Что с тобой творится?

– У меня это дело, – сказала Алиса, – и еще зуб болит.

Хуан знал, что первое – неправда. А что второе – ложь, только подозревал.

– Выпей, когда уедем. Поможет с обеих сторон, – сказал он.

Алиса была довольна. Она и хотела, чтобы он сам предложил

– Придется тебе побыть за всех, – продолжал Хуан. – Прыщ тоже уезжает.

В Алисе все взыграло. Она остается одна, совсем одна. Но нельзя показывать Хуану, что она этого хочет.

– А Прыщ зачем едет? – спросила она.

– Хочет кое-чего поискать в Сан-Хуане. Слушай, а может, вообще закроем? Сходишь в Сан-Хуане к зубному врачу.

– Нет, – сказала Алиса. – Не стоит. Завтра или послезавтра съезжу в Сан-Исидро. Не стоит закрывать закусочную.

– Как хочешь. У тебя болит, – сказал Хуан и включил воду. Он высунул голову из-за занавески. – Иди туда, подай пассажирам.

К тому времени, когда появилась Алиса, Эрнест Хортон уже присоседился к блондинке.

– Ну что, нальете нам две чашки кофе? – сказал он. И блондинке: – Или вам кока-колы?

– Нет. Кофе. От кока-колы я толстею.

Эрнест ухаживал. Он уже спросил, как ее зовут, и блондинка сказала, что Камиллой Дубе. Сказала, конечно, неправду. Это было быстрое объединение рекламы «Кемела» на стене – непременная блондинка с воздухоплавательными грудями – и дерева за окном. Но отныне она – Камилла Дубе, по крайней мере до конца поездки.

– Я недавно где-то слышал ваше имя, – сказал Эрнест. Он учтиво передал ей сахарницу.

Нога мистера Причарда слегка подергивалась в воздухе, миссис Причард наблюдала за мужем. Она видела, что мистер Причард чем-то раздражен, но чем – не понимала. Она не имела опыта в таких делах. Ее подруги были не того типа, чтобы мистер Причард стал дергать ногой. А о жизни мужа за пределами своего круга она не знала ничего.

Он спустил ногу на пол, встал и подошел к стойке.

– Вам пришел на память процесс об убийстве Дубе, – сказал он Эрнесту. – Я убежден, что нашу молодую даму не убили и обратно – она никого не убила, – пошутил он. Будьте добры, еще кофе, – любезно обратился он к Алисе.

Дочь посмотрела на него, оттянув уголок правого глаза. Она услышала в его голосе что-то незнакомое. Тон был несколько величественным. Он растягивал «а» и изъяснялся с ненатуральной церемонностью. Это поразило его дочь. Она присмотрелась к блондинке и вдруг поняла. Мистер Причард реагировал на Камиллу Дубе. Он с нею заигрывал – как бы по-отечески. Дочери это не понравилось.

Мистер Причард сказал:

– У меня такое впечатление, что мы с вами встречались. Это могло быть?

Милдред мысленно передразнила его: «Кажись, я тебя гдей-то видел?»

Камилла посмотрела на лицо мистера Причарда, потом скользнула взглядом по клубному значку у него на лацкане. Она-то знала, где он ее видел. Когда она сидела нагишом в бокале, она очень старалась не смотреть на лица мужчин. В их влажных выпученных глазах и вислогубых улыбках было что-то пугающее. Казалось, стоит взглянуть на кого нибудь прямо – он на нее кинется. Публика была для нее – розовые мячи лиц и сотни белых воротничков с аккуратными галстуками. В клубах «Двух с половиной – трех тысяч» обычно – смокинги. Она сказала:

– Не помню.