Книга Дорога в рай, страница 51 – Роальд Даль

— Восемь! — воскликнул я, и в ту же секунду раскрылась дверь.

Мы все обернулись и увидели в дверях женщину, маленькую черноволосую женщину, довольно пожилую; постояв пару секунд, она бросилась к маленькому человечку, крича:

— Карлос! Карлос!

Она схватила его за руку, вырвала у него нож, бросила на кровать, потом ухватилась за лацканы белого пиджака и принялась изо всех сил трясти, громко при этом выкрикивая какие-то слова на языке, похожем на испанский. Она трясла его так сильно, что он сделался похожим на мелькающую спицу быстро вращающегося колеса.

Потом она немного угомонилась, и человечек опять стал самим собой. Она потащила его через всю комнату и швырнула на кровать. Он сел на край кровати и принялся мигать и вертеть головой, точно проверяя, на месте ли она.

— Простите меня, — сказала женщина. — Мне так жаль, что это все-таки случилось.

По-английски она говорила почти безупречно.

— Это просто ужасно, — продолжала она. — Но я и сама во всем виновата. Стоит мне оставить его на десять минут, чтобы вымыть голову, как он опять за свое.

Она, казалось, была очень огорчена и глубоко сожалела о том, что произошло.

Юноша тем временем отвязывал свою руку от стола. Мы с девушкой молчали.

— Он просто опасен, — сказала женщина. — Там, где мы живем, он уже отнял сорок семь пальцев у разных людей и проиграл одиннадцать машин. Ему в конце концов пригрозили, что отправят его куда-нибудь. Поэтому я и привезла его сюда.

— Мы лишь немного поспорили, — пробормотал человечек с кровати.

— Он, наверное, поставил машину? — спросила женщина.

— Да, — ответил юноша. — «Кадиллак».

— У него нет машины. Это мой автомобиль. А это уже совсем никуда не годится, — сказала она. — Он заключает пари, а поставить ему нечего. Мне стыдно за него и жаль, что это случилось.

Вероятно, она была очень доброй женщиной.

— Что ж, — сказал я, — тогда возьмите ключ от вашей машины.

Я положил его на стол.

— Мы лишь немного поспорили, — бормотал человечек.

— Ему не на что спорить, — сказала женщина. — У него вообще ничего нет. Ничего. По правде, когда-то, давно, я сама у него все выиграла. У меня ушло на это какое-то время, много времени, и мне пришлось изрядно потрудиться, но в конце концов я выиграла все.

Она взглянула на юношу и улыбнулась, и улыбка вышла печальной. Потом подошла к столу и протянула руку, чтобы взять ключи.

У меня до сих пор стоит перед глазами эта рука — на ней было всего два пальца, один из них большой.

Ночь была такая темная, что ему не составило труда представить себе, что значит быть слепым; царил полный мрак, даже очертания деревьев не просматривались на фоне неба.

Со стороны изгороди, из темноты до него донеслось легкое шуршание, где-то в поле захрапела лошадь и негромко ударила копытом, переступив ногами; и еще он услышал, как в небе, высоко над его головой, пролетела птица.

— Джок, — громко сказал он, — пора домой.

И, повернувшись, начал подниматься по дорожке. Собака потянула его за собой, указывая путь в темноте.

Уже, наверное, полночь, подумал он. А это значит, что скоро наступит завтра. Завтра хуже, чем сегодня. Хуже, чем завтрашний день, вообще ничего нет, потому что он превратится в день сегодняшний, а сегодня — это сейчас.

Сегодня был не очень-то хороший день, да тут еще этот осколок.

Ну ладно, хватит, сказал он самому себе. Сколько можно думать об этом? Надо ли возвращаться к этому снова и снова? Подумай для разнообразия о чем-нибудь другом. Выбросишь из головы мрачную мысль, на ее место тотчас приходит другая. Возвратись лучше мысленно в прошлое. Вспомни о далеком беззаботном времени. Летние дни на берегу моря, мокрый песок, красные ведерки, сети для ловли креветок, скользкие камни, покрытые морскими водорослями, маленькие чистые заводи, морская ветреница, улитки, мидии; или вот еще — серая полупрозрачная креветка, застывшая в зеленой воде.

Но как же все-таки он не почувствовал, что осколок врезался ему в ступню?

Впрочем, это не важно. Помнишь, как ты собирал каури [34] во время прилива, а потом нес их домой, притом каждая казалась драгоценным камнем — такими совершенными они были на ощупь, будто кто-то их выточил; а маленькие оранжевые гребешки, жемчужные устричные раковины, крошечные осколки изумрудного стекла, живой рак-отшельник, съедобный моллюск, спинной хребет ската; однажды — никогда этого не забыть — ему попалась отполированная морскими волнами, иссохшая человеческая челюсть с зубами, казавшимися такими прекрасными среди раковин и гальки. Мама, мама, посмотри, что я нашел! Смотри, мама, смотри!

Однако вернемся к осколку. Она была явно недовольна.

— Что это значит — не заметил? — с презрением спросила она тогда.

— Да, не заметил, и все.

— Не хочешь ли ты сказать, что, если я воткну тебе в ногу булавку, ты и этого не почувствуешь?

— Этого я не говорил.

И тут она неожиданно воткнула в его лодыжку булавку, с помощью которой вынимала осколок, а он в это время смотрел в другую сторону и ничего не чувствовал, пока она не закричала в ужасе. Опустив глаза, он увидел, что булавка наполовину вошла в щиколотку.

— Вынь ее, — сказал он. — Как бы не началось заражение крови.

— Неужели ты ничего не чувствуешь?

— Да вынь же ее!

— Неужели не больно?

— Больно ужасно. Вынь ее.

— С тобой что-то происходит!

— Я же сказал — больно ужасно. Ты что, не слышишь?

Зачем они вели себя так со мной?

Когда я был возле моря, мне дали деревянную лопатку, чтобы я копался в прибрежном песке. Я вырывал ямки размером с чашку, и их заливало водой, а потом и море не смогло добраться до них.

Год назад врач сказал мне:

— Закройте глаза. А теперь скажите, я двигаю вашим большим пальцем ноги вверх или вниз?

— Вверх, — отвечал я.

— А теперь?

— Вниз. Нет, вверх. Пожалуй, вверх.

Странно, с чего это нейрохирургу вздумалось вдруг забавляться с пальцами чужих ног.

— Я правильно ответил, доктор?

— Вы очень хорошо справились.

Но это было год назад. Год назад он чувствовал себя довольно хорошо. Того, что происходит с ним сейчас, прежде никогда не было. Да взять хотя бы кран в ванной.

Почему это сегодня утром кран в ванной оказался с другой стороны? Это что-то новенькое.