Онлайн книга «Улей»
|
Из-за всего, что происходит вокруг, Мартин и его зять терпеть друг друга не могут. Мартин говорит, что дон Роберто — жадная свинья, а дон Роберто говорит, что Мартин — строптивая и наглая свинья. Поди разберись, кто из них прав! А что верно, так это то, что бедная Фило оказалась между молотом и наковальней, все дни только и думает, как бы предотвратить бурю. Если мужа нет дома, она, бывает, зажарит брату яйцо или разогреет немного кофе' с молоком, а если дон Роберто дома, тогда нельзя, — он устроит ужасный скандал, обзовет бедного Мартина в старой куртке и рваных ботинках бродягой и паразитом, и Фило приберегает остатки от обеда в жестяной банке из-под галет, которую служанка выносит на улицу. — Разве это справедливо, Петрита? — Нет, сеньорито, конечно, нет. — Ах, голубка, одна только радость, что ты здесь. Вот смотрю на тебя, и эти объедки мне кажутся слаще! Петрита краснеет. — Ладно, давайте сюда банку, холодно стоять. — Не тебе одной холодно, глупышка! — Извините, мне пора… Мартину не хочется ее отпускать. — Не сердись. А знаешь, ты стала настоящей женщиной. — Ладно уж, молчите. — Молчу, голубка, молчу. А знаешь, что бы я сделал, если б совесть позволила? — Молчите! — Обнял бы тебя крепко-крепко! — Молчите! В этот день мужа Фило не было дома, и Мартин мог съесть яичницу и выпить чашку кофе. — Хлеба нет. Приходится докупать на черном рынке — для детей. — Сойдет и так, спасибо, Фило, ты очень добрая, просто святая женщина. — Не глупи. Взгляд Мартина туманится. — Да, святая, но святая эта вышла замуж за мерзавца. Твой муж, Фило, — мерзавец. — Молчи, он порядочный человек. — Что с тобой говорить! Как бы то ни было, ты уже родила ему пятерых поросяток. Минута молчания. В одной из комнат слышится голосок ребенка, читающего молитву. Фило улыбается. — Это Хавьерин. Слушай, у тебя есть деньги? — Нету. — Возьми, вот две песеты. — Нет, не стоит. С двумя песетами куда пойдешь? — И то правда. Но знаешь, кто дает то, что у него есть… — Да уж знаю. — Лаурита, ты заказала платье, которое я выбрал? — Да, Пабло. Пальто мне тоже очень идет, вот увидишь, я тебе понравлюсь. Пабло Алонсо ухмыляется тупой благодушной улыбкой мужчины, который завоевывает женщину не наружностью, а кошельком. — Не сомневаюсь… В эту пору, Лаурита, тебе надо теплей одеваться — вы, женщины, можете одеваться изящно и в то же время тепло. — Ну, конечно. — Значит, договорились. На мой взгляд, вы слишком обнажаетесь. Смотри, чтобы ты у меня теперь не заболела! — Нет, Пабло, теперь не заболею. Теперь я должна очень беречься, чтобы мы были счастливы… Пабло милостиво разрешает себя ласкать. — Я бы хотела быть красивей всех в Мадриде, чтобы всегда тебе нравиться… Как я тебя ревную! Продавщица каштанов разговаривает с сеньоритой. У сеньориты впалые щеки и красные, будто воспаленные, веки. — Какой холод! — Да, ужасно холодный вечер. Но я и днем, бывает, окоченею, как воробей на морозе. Сеньорита прячет в сумочку кулек каштанов на одну песету, свой ужин. — До завтра, сеньора Леокадия. — Всего хорошего, сеньорита Эльвира, спокойной ночи. Сеньорита Эльвира идет по улице в направлении площади Алонсо Мартинеса, У окна кафе, что на углу бульвара, беседуют двое мужчин. Оба молодые — одному лет двадцать с чем-то, другому за тридцать; старший похож на члена жюри какого-нибудь литературного конкурса, младший, вероятно, писатель. Сразу ясно, что их беседа должна звучать примерно так: — Я представил роман под девизом «Тереса де Сепеда», в нем я коснулся некоторых граней той вечной проблемы, которая… — Да, да. Не будете ли так любезны передать мне графин с водой… — Пожалуйста. Я несколько раз его переделывал и, полагаю, могу смело утверждать, что вы не найдете в нем ни единого неблагозвучного сочетания. — Очень интересно. — Еще бы. Я, конечно, не знаю уровня произведений, представленных моими соперниками. Во всяком случае, я уверен, что здравый смысл и справедливость… — Не тревожьтесь, мы относимся к своим обязанностям со всей серьезностью. — Не сомневаюсь. Когда премией награждается произведение, обладающее бесспорными достоинствами, тогда не так обидно потерпеть неудачу; но очень горько, если…» Сеньорита Эльвира, проходя мимо них, улыбнулась — привычка! Брат и сестра опять с минуту молчат. — Ты носишь фуфайку? — Конечно, ношу, разве можно сейчас выйти на улицу без фуфайки? — И на фуфайке инициалы П. А.? — Это уж мое дело. — Извини… Мартин свернул сигарету, набив ее табаком дона Роберто. — Извиняю, Фило. Знаешь, не говори со мной так ласково. Я не выношу сострадания. Фило вдруг вспыхивает. — Ты снова за свое? — Да нет. Слушай, Пако не приходил сюда? Он должен был принести для меня пакет. — Нет, не приходил. Петрита встретила его на улице Гойи, и он сказал, что в одиннадцать часов будет ждать тебя в баре Ортиса. — Который теперь час? — Не знаю. Должно быть, начало одиннадцатого. — А где Роберто? — Придет позже. Сегодня ему надо быть в булочной, раньше половины одиннадцатого он не вернется. Снова несколько минут молчания, но теперь оно почему-то насыщено нежностью. Фило, глядя в глаза Мартину, говорит умильным тоном: — Ты помнишь, что завтра мне исполняется тридцать четыре года? — И в самом деле! — Ты забыл? — Да, забыл, не стану тебе врать. Хорошо, что ты сказала, я хочу сделать тебе подарок. — Не дури, тебе только подарки делать! — Какой-нибудь пустяк, просто на память. Женщина кладет руки на колени мужчине. — Я бы хотела, чтобы ты написал для меня стихотворение, как бывало когда-то. Помнишь? — Да… Фило с грустью опускает взгляд на стол. — В прошлом году ни ты, ни Роберто не поздравили меня, оба забыли. |