Онлайн книга «Манхэттен»
|
О Чарли, мой мальчик… Гладковолосые, веснушчатые, курчавые, угреватые, курносые, прямоносые, хорошие танцоры, плохие танцоры… Ты на Юг уйдешь… И как сахар мне в рот попадешь… На ее талии – тяжелые руки, горячие руки, потные руки, холодные руки, записок с приглашением на танцы все больше и больше в ее кулачке. Теперешний ее партнер прекрасно вальсирует и очень мило выглядит в своем черном костюме. – Ох, как я устала, – шепчет она. – А меня танцы никогда не утомляют. – Да, но танцевать со всяким… – Не хотите ли пойти куда-нибудь потанцевать только со мной? – Мой друг поджидает меня. И только фотография Расскажет мне о нем… – Который час? – спрашивает она широкогрудого молодца. – Час нашего знакомства, милочка. Она качает головой. Музыка переходит на другой мотив. Она бросает партнера и бежит в толпу девиц, сдающих свои приглашения на танцы. – Слушай, Анна, – говорит толстая белокурая девица, – ты заметила парня, который танцевал со мной? Так вот, он говорит, этот парень: «Как бы нам, говорит, потом повидаться?» А я ему, этому парню, говорю: «В аду мы с тобой повидаемся», – а он говорит… III. Вращающаяся дверь
Поезда, как светляки, ползут во мраке по туманным, сотканным из паутины мостам, лифты взвиваются и падают в своих шахтах, огни в гавани мерцают. В пять часов мужчины и женщины, как растительный сок при первых заморозках, начинают каплями вытекать из высоких зданий нижней части города: серолицый поток затопляет улицы, исчезает под землей. Всю ночь огромные дома стоят, тихие и пустые, миллионы их окон темны. Истекая светом, паромы оставляют изжеванный след на лакированных водах гавани. В полночь четырехтрубные кароходы скользят в темноту из своих ярко освещенных гнезд. Банкиры с усталыми от секретных совещаний глазами слышат совиные крики буксиров, когда сторожа, при свете потайных фонарей, выпускают их боковыми дверями. Ворча, они падают на подушки лимузинов и уносятся в верхнюю часть города, на звонкие Сороковые улицы, к белым, как джин, к желтым, как виски, к шипучим, как сидр, огням. Она сидела за туалетным столом и причесывалась. Он стоял, склонившись над ней; отстегнутые лиловые подтяжки свисали с его фрачных брюк. Толстыми пальцами он просовывал брильянтовую запонку в рубашку. – Джек, я бы хотела, чтобы ты бросил это дело! – захныкала она, не выпуская шпилек изо рта. – Какое дело, Рози? – Компанию «Пруденс»… Право, я очень беспокоюсь. – Почему же? Все идет прекрасно. Нам надо только обставить Николса, вот и все. – А что, если он потом будет преследовать нас? – Не будет. Он потеряет на этом уйму денег. Ему гораздо выгоднее войти с нами в соглашение… Кроме того, я могу через неделю заплатить ему наличными. Если нам только удастся убедить его, что у нас есть деньги, то он станет совсем ручным. Он сказал, что будет сегодня в Эль-Фей. Рози только что вставила черепаховую гребенку в свои черные волосы. Она кивнула и встала. Она была пухлая женщина с широкими бедрами, большими черными глазами и высокими бровями дугой. Она была в корсете, отделанном желтыми кружевами, и розовой шелковой рубашке. – Надень на себя все, что у тебя есть, Рози. Я хочу, чтобы ты была разукрашена, как рождественская елка. Мы поедем в Эль-Фей и уложим Николса на обе лопатки. А завтра я поеду к нему и предложу ему то, о чем мы говорили… А пока давай выпьем. Он подошел к телефону. – Пришлите колотого льду и две бутылки минеральной воды в сорок четвертый… Да, Силвермен… И поживее! – Джек, бросим это дело! – вдруг крикнула Рози; она стояла у дверей шкафа, держала платье на руке. – Я не вынесу этого волнения… Оно убивает меня. Поедем в Париж, в Гавану, куда хочешь, и начнем все заново. – И тогда-то уж мы наверняка попадемся. Нам пристегнут обвинение в мошенничестве. Неужели ты хочешь, чтобы я всю жизнь ходил в синих очках и накладной бороде? Рози рассмеялась. – Нет, я думаю, ты в гриме будешь выглядеть не очень хорошо… Хоть бы мы по крайней мере были по-настоящему обвенчаны! – А какая разница, Рози? Тогда меня будут преследовать еще и за двоеженство. Вот было бы хорошо! Рози вздрогнула, когда в дверь постучали. Джек Силвермен поставил ведерко со льдом на бюро и вынул из шкафа четырехугольную бутылку виски. – Не наливай мне. Я не хочу пить. – Дитя, ты должна подтянуться. Одевайся скорее и идем в театр. Черт возьми, я бывал в худших переделках. – Он подошел к телефону со стаканом в руках. – Дайте мне газетный киоск… Здравствуйте, барышня… Мы с вами старые друзья… Конечно, вы знаете меня… Послушайте, вы можете достать два места в «Фолли»?… [187] Я так и думал… Нет, я не могу сидеть дальше восьмого ряда… Вы – славная барышня… Вызовите меня через десять минут, хорошо? – Послушай, Джек, в этом озере действительно есть бура? – Конечно, есть! Разве ты не видела заключения четырех экспертов? – Видела. Я все время удивлялась… Послушай, Джек, если это пройдет, ты обещаешь мне больше не принимать участия в таких сумасшедших делах? – Конечно. Да мне больше и не нужно будет… Ох, какая ты знойная в этом платье! – Нравится тебе? – Ты выглядишь бразильянкой… Что-то тропическое… – В этом – тайна моего очарования. Пронзительно задребезжал телефон. Они вскочили. Она прижала руку к губам. – Два в четвертом ряду? Отлично… Мы сейчас сойдем вниз и возьмем их… Рози, нельзя быть такой нервной! Ты и меня этим заражаешь. Подтянись! – Пойдем покушаем, Джек. У меня с утра, кроме сливок, ничего во рту не было. Я больше не хочу худеть; от этих волнений я и так достаточно сдала. – Брось, Рози… Ты действуешь мне на нервы. Они остановились у стойки с цветами в вестибюле. – Дайте мне гардению, – сказал он. Он выпятил грудь и скривил губы в улыбку, когда цветочница укрепляла цветок в петличке его фрака. – А тебе какой, дорогая? – величественно повернулся он к Рози. Она надула губы. – Я не знаю, что подойдет к моему платью… – Покуда ты будешь выбирать, я пойду за билетами. Он распахнул пальто, чтобы был виден накрахмаленный пластрон его рубашки, вытянул из рукавов манжеты и торжественно направился к газетному киоску. Пока заворачивали в серебряную бумагу красные розы, Рози видела уголком глаза, как он, наклонившись над журналами, болтал со светловолосой девушкой. Когда он вернулся с пачкой денег в руке, глаза его блестели. |