Книга Закон Шруделя, страница 43 – Всеволод Бенигсен

— Нормально, — ответил Борис. — Немного крепковатое, может.

— Не н-нравится, зна-а-ачит? — ухмыльнулся рыжий, затягиваясь сигаретой. Заикался он, судя по всему, как на гласных, так и на согласных. Но если обычно заикание придает говорящему очарования, то в данном случае оно было каким-то зловещим.

— Нет, почему? Просто немного крепковатое.

— А за-зачем за-заказывал, раз крепковатое?

Переход на «ты» был предсказуемым. Такие типы долго не выкают. Борис почувствовал растущее раздражение, но сдержался.

— Заказывал, потому что не знал, что оно крепковатое.

— А зачем за-а-а-аказывал, если не знал, что оно ка-крепковатое?

Потрясенный логическим вывертом, Борис не сразу нашел что ответить. Возможно, за восемь лет человеческая логика претерпела существенные изменения.

— Потому и заказал, что не знал, — буркнул он.

— Ну, т-ты тогда верни и по-попроси другое, — продолжал гнуть свою линию рыжий. — Зачем же му-мучиться?

— А я не мучаюсь, — ответил Борис сквозь стиснутые зубы. — Просто надо привыкнуть.

Рыжий вдруг повернулся к своим приятелям за дальним столиком и мотнул головой в сторону Бориса.

— Сы-слыхали?! Во фрукт! Говорит, ему на-а-адо п-привыкнуть.

Те, словно статисты в плохом гангстерском фильме, засмеялись. Хотя ничего смешного в реплике рыжего не было.

— А может, н-не надо п-привыкать, а? — повернулся к Борису рыжий. — Может, ну его?

Борис угрюмо промолчал. Было ясно, что любая его реплика вызовет лишь новый поток идиотского сарказма.

Рыжий затянулся сигаретой и выпустил струю дыма не то чтобы в лицо Борису, но куда-то рядом. После чего затушил окурок в пепельнице и все с той же глупой ухмылкой уставился на Бориса, ожидая реакции. Борис внутренне закипел, но потом решил не радовать хама агрессивным ответом, а посему просто стиснул зубы и вернулся к бокалу с пивом. Однако все его существо напряглось — кто знает, что этот тип учудит.

Но рыжий, разочарованный таким оборотом, лишь потоптался на месте, а затем все той же развинченной походкой пошел обратно к своему столику. Правда, постоянно бросая на Бориса многозначительный взгляд — мол, не думай, что я про тебя забыл.

— Что он ко мне привязался? — тихо спросил Борис у бармена и нервно отхлебнул пива.

— Не знаю, — флегматично пожал тот плечами, продолжая протирать винный бокал. — Убить, наверное, хочет.

— Убить? — слегка оторопел Борис, решив, что ослышался.

— Ну, да.

Борис посмотрел в сторону компании. Рыжий присел к приятелям, но продолжал упрямо пялиться на барную стойку.

— Как это «убить»? — разнервничался Борис.

— Ну, как… Ножом. А может, пистолетом или еще как. А придирается… наверное, хочет, чтоб с дракой — без драки им уже нынче скучно.

— Кому это «им»?

— Таким, как он. Сейчас без мордобития не модно убивать.

— Ничего не понимаю, — растерялся Борис. — И вы так спокойно об этом говорите?!

Бармен, кажется, впервые удивился.

— А что я должен? Зарыдать?

— Не знаю, — смущенно забормотал Борис. — Но… вы так говорите, как будто это обычное дело.

Удивление на лице бармена сменилось любопытством.

— А это и есть обычное дело. Может, вы сами нарываетесь. Вон, я гляжу, вы при двух и спокойно гуляете по городу.

— При двух? — переспросил Борис. — При двух чего?!

— Ты что, псих или прикидываешься? — неожиданно разозлился бармен, переходя на «ты».

Видимо, посчитал, что достаточно выкал — всему есть предел. С обращениями тут явно не церемонились.

— Подождите, подождите, — оторопел Борис. — Я не прикидываюсь. Я правда не понимаю.

— Что ты не понимаешь? При двух — значит при двух жизнях. Или ты значок с утра забыл надеть? Рисковый ты парень, как я погляжу.

— Какой значок? Вы можете нормально объяснить?

— Слушай, — процедил бармен, — у меня нет времени в игры играть, понял, нет? Допивай пиво и вали.

— Хорошо, хорошо, я уйду. Ерунда какая-то…

Борис суетливо полез в карман за деньгами, но бармен вдруг с прищуром посмотрел на него и, отставив вылизанный до воздушной прозрачности винный бокал, наклонился вперед.

— Ты что, правда не понимаешь?

— А зачем мне врать?!

— А что у тебя? Склероз? Альцгеймер?

— Восемь лет комы и амнезия, — огрызнулся Борис. — Справку показать?

Бармен вдруг оживился и как будто подобрел. Вообще-то на хама он не походил, да и изъяснялся складно. И даже в злости его не было агрессии, как у того рыжего.

— Вот ты влип! Я на днях читал в газете про одного такого со склерозом — забыл, сколько у него жизней — две или одна. Ну, и привет.

— В смысле?

— С поезда сбросили.

— За что?

— Да ни за что. Просто так. Думали, он дубликат, а он одиночник.

Борис почувствовал, что сходит с ума. К его медицинскому букету только безумия не хватало.

— Я не понимаю! — затараторил он, перегнувшись через барную стойку и стараясь не привлекать внимания рыжего, который продолжать жечь его взглядом. — Что такое «дубликат», «одиночник», «две», «одна»?!

— Ну, дубликат. Дубль, дублер, двоечник, двойник, дублон, дублдон, даблик… У которого две.

— Две жизни, что ли?

Бармен посмотрел на Бориса с сочувствием.

— Эк тебя шандарахнуло. Ты, похоже, вообще ничего не помнишь.

Сочувствие было унизительным. Оно подчеркивало неполноценность Бориса. Но бармен, похоже, этого не заметил.

— Не хотите говорить, не надо! — бросил Борис, плюхаясь обратно на стул.

— Шшшшшш! — зашипел бармен, вращая глазами. — Ты что?! Хочешь, чтоб тебя и вправду грохнули? Хорошо, если у тебя две жизни, а если одна? А мне потом тут с жандармами разбираться.

— Жандармами?

— Ну, это полицию так переименовали. Чтоб избавиться от этого… негатива. Короче, слово «полицейский» себя дискредитировало.

— Да черт с ними. А вот это все — жизни, значки… Я не понимаю.

Бармен покачал головой.

— Ну, как тебе объяснить… В общем, у каждого человека… Ты правда не разыгрываешь?

— Да говорю же — нет!

— Да ладно, ладно, чего ты распсиховался? Нет так нет. Восемь лет комы… Тогда понятно.

— Мне непонятно, — обиженно отрезал Борис.

Бармен задумчиво почесал переносицу.