Онлайн книга «Двенадцать стульев»
|
– Опера, – сказал Ибрагим, отдуваясь. – Из этого выйдет настоящая опера с балетом, хорами и великолепными партиями. Его поддержал Хунтов. Он сейчас же вспомнил величину сборов Большого театра. Упиравшегося Ляписа соблазнили рассказами о грядущих выгодах. Хунтов ударял ладонью по справочнику и выкрикивал цифры, сбивавшие все представления Ляписа о богатстве. Началось распределение творческих обязанностей. Сценарий и прозаическую обработку взял на себя Хунтов. Стихи достались Ляпису. Музыку должен был написать Ибрагим. Писать решили здесь и сейчас же. Хунтов сел на искалеченный стул и разборчиво написал сверху листа: «Акт первый». – Вот что, други, – сказал Ибрагим, – вы пока там нацарапаете, опишите мне главных действующих лиц. Я подготовлю кой-какие лейтмотивы. Это совершенно необходимо. Золотоискатели принялись вырабатывать характеры действующих лиц. [386] Наметились, приблизительно, такие лица: Уголино – гроссмейстер ордена фашистов (бас). Альфонсина – его дочь (колоратурное сопрано). т. Митин – советский изобретатель (баритон). Сфорца – фашистский принц [387] (тенор). Гаврила – советский комсомолец (переодетое меццо-сопрано). Нина – комсомолка, дочь попа (лирич. сопрано). (Фашисты, самогонщики, капелланы, солдаты, мажордомы, техники, сицилийцы, лаборанты, тень Митина, пионеры и др.) – Я, – сказал Ибрагим, которому открылись благодарные перспективы, – пока что напишу хор капелланов и сицилийские пляски. А вы пишите первый акт. Побольше арий и дуэтов. – А как мы назовем оперу? – спросил Ляпис. Но тут в передней послышались стук копыт о гнилой паркет, тихое ржание и квартирная перебранка. Дверь в комнату золотоискателей отворилась, и гражданин Шаринов, сосед, ввел в комнату худую, тощую лошадь с длинным хвостом и седеющей мордой. – Гоу! – закричал Шаринов на лошадь. – Ну-о, штоб тебя… Лошадь испугалась, повернулась и толкнула Ляписа крупом. Золотоискатели были настолько поражены, что в страхе прижались к стене. Шаринов потянул лошадь в свою комнату, из которой повыскакивало множество зеленоватых татарчат. Лошадь заупрямилась и ударила копытом. Квадратик паркета выскочил из гнезда и, крутясь, полетел в раскрытое окно. – Фатыма! – закричал Шаринов страшным голосом. – Толкай сзади! Со всего дома в комнату золотоискателей мчались жильцы. Ляпис вопил не своим голосом. Ибрагим иронически насвистывал «Амброзию». Хунтов размахивал списком действующих лиц. Лошадь тревожно косила глазами и не шла. – Гоу! – сказал Шаринов вяло. – О-о-о, ч-черт!.. Но тут золотоискатели опомнились и потребовали объяснений. Пришел управдом с дворником. – Что вы делаете? – спросил управдом. – Где это видано? Как можно вводить лошадь в жилую квартиру? Шаринов вдруг рассердился. – Какое тебе дело? Купил лошадь. Где поставить? Во дворе украдут! – Сейчас же уведите лошадь! – истерически кричал управдом. – Если вам нужна конина – покупайте в мусульманской мясной. – В мясной дорого, – сказал Шаринов. – Гоу! Ты!.. Проклятая!.. Фатыма!.. Лошадь двинулась задом и согласилась наконец идти туда, куда ее вели. – Я вам этого не разрешаю, – говорил управдом, – вы ответите по суду. Тем не менее злополучный Шаринов увел лошадь в свою комнату и, непрерывно тпрукая, привязал животное к оконной ручке. Через минуту пробежала Фатыма с большой и легкой охапкой сена. – Как же мы будем жить, когда рядом лошадь? Мы пишем оперу, нам это неудобно! – завопил Ляпис. – Не беспокойтесь, – сказал управдом, уходя, – работайте. Золотоискатели, прислушиваясь к стуку копыт, снова засели за работу. – Так как же мы назовем оперу? – спросил Ляпис. – Предлагаю назвать «Железная роза». – А роза тут при чем? – Тогда можно иначе. Например, «Меч Уголино». – Тоже несовременно. – Как же назвать? И они остановились на отличном интригующем названии – «Лучи смерти». Под словами «акт первый» Хунтов недрогнувшей рукой написал: «Раннее утро. Сцена изображает московскую улицу, непрерывный поток автомобилей, автобусов и трамваев. На перекрестке – Уголино в поддевке. С ним – Сфорца…» – Сфорца в пижаме, – вставил Ляпис. – Не мешай, дурак! Пиши лучше стишки для ариозо Митина. На улице в пижаме не ходят! И Хунтов продолжал писать: «С ним – Сфорца в костюме комсомольца…» Дальше писать не удалось. Управдом с двумя милиционерами стали выводить лошадь из шариновской комнаты. – Фатыма! – кричал Шаринов. – Держи, Фатыма! Ляпис схватил со стола батон и трусливо шлепнул им по костлявому крупу лошади. – Тащи! – вопил управдом. Лошадь крестила хвостом направо и налево. Милиционеры пыхтели. Фатима с братьями-татарчатами обнимала худые колени лошади. Гражданин Шаринов безнадежно кричал: «Гоу!» Золотоискатели пришли на помощь представителям закона, и живописная группа с шумом вывалилась в переднюю. В опустевшей комнате пахло цирковой конюшней. Внезапный ветер сорвал со стола оперные листочки и вместе с соломой закружил по комнате. Ариозо товарища Митина взлетело под самый потолок. Хор капелланов и зачатки сицилийской пляски пританцовывали на подоконнике. С лестницы доносились крик и брезгливое ржание. Золотоискатели, милиционеры и представители домовой администрации напрягали последние силы. Осилив упорное животное, соавторы собрали развеянные листочки и продолжали писать без помарок. Глава XXXIII
В театре Колумба
Ипполит Матвеевич постепенно становился подхалимом. Когда он смотрел на Остапа, глаза его приобретали голубой жандармский оттенок. [388] В комнате Иванопуло было так жарко, что высохшие воробьяниновские стулья потрескивали, как дрова в камине. Великий комбинатор отдыхал, подложив под голову голубой жилет. |