Онлайн книга «Двенадцать стульев»
|
– Да, – говорила девушка, – Микель-Анджело… – Да, – повторял Вася, вдыхая запах ее волос, – Пракситель!.. – Канова!.. – Бенвенуто Челлини!.. И опять кочевали по небу звезды, тонули в воде канала и туберкулезно светили к утру. Влюбленные не покидали подоконника. Мяса было совсем мало. Но сердца их были согреты именами гениев. Днем скульптор работал. Он ваял бюсты. Но великой тайной были покрыты его труды. В часы работы Клотильда не входила в мастерскую. Напрасно она умоляла: – Вася, дай посмотреть мне, как ты творишь! Но он был непреклонен. Показывая на бюст, покрытый мокрым холстом, он говорил ей: – Еще не время, Клотильда, еще не время. Счастье, слава и деньги ожидают нас в передней. Пусть подождут. Плыли звезды… Однажды счастливой девушке подарили контрамарку в кино. Шла картина под названием «Когда сердце должно замолчать». В первом ряду, перед самым экраном, сидела Клотильда. Воспитанная на Шиллере и любительской колбасе, девушка была необычайно взволнована всем виденным. «Скульптор Ганс ваял бюсты. Слава шла к нему большими шагами. Жена его была прекрасна. Но они поссорились. В гневе прекрасная женщина разбила молотком бюст – великое творение скульптора Ганса, над которым он трудился три года. Слава и богатство погибли под ударом молотка. Горе Ганса было безысходным. Он повесился, но раскаявшаяся жена вовремя вынула его из петли. Затем она быстро сбросила свои одежды. – Лепи меня! – воскликнула она. – Нет на свете тела, прекраснее моего. – О! – возразил Ганс. – Как я был слеп! И он, охваченный вдохновением, изваял статую жены. И это была такая статуя, что мир задрожал от радости. Ганс и его прекрасная жена прославились и были счастливы до гроба». Клотильда шла в Васину мастерскую. Все смешалось в ее душе. Шиллер и Ганс, звезды и мрамор, бархат и лохмотья [379]… – Вася! – окликнула она. Он был в мастерской. Он лепил свой дивный бюст – человека с длинными усами и в толстовке. Лепил он его с фотографической карточки. – И вся-то наша жизнь есть борьба! [380] – напевая, скульптор придавал скульптуре последний лоск. И в эту же секунду бюст с грохотом разлетелся на куски от страшного удара молотком. Клотильда сделала свое дело. Протягивая Васе руку, запачканную в гипсе, она гордо сказала: – Почистите мне ногти! И она удалилась. До слуха ее донеслись странные звуки. Она поняла, в чем дело: великий скульптор плакал над разбитым творением. Наутро Клотильда пришла, чтобы продолжить свое дело: вынуть потрясенного Васю из петли, сбросить перед ним свои одежды и сказать: – Лепи меня! Нет на свете тела, прекраснее моего! Она вошла и увидела. Вася в петле не висел. Он сидел на высокой табуреточке спиною к вошедшей Клотильде и что-то делал. Но девушка не смутилась. Она сбросила все одежды, покрылась от холода гусиной кожей и вскричала, лязгая зубами: – Лепи меня, Вася, нет на свете тела, прекраснее моего! Вася обернулся. Слова песенки застыли на его устах. И тут Клотильда увидела, что он делал. Он лепил дивный бюст – человека с длинными усами и в толстовке. Фотографическая карточка стояла на столике. Вася придавал скульптуре последний лоск. – Что ты делаешь? – спросила Клотильда. – Я леплю бюст заведующего кооплавкой № 28. – Но ведь я же вчера его разбила! – пролепетала Клотильда. – Почему ты не повесился? Ведь ты же говорил, что искусство вечно. Я уничтожила твое вечное искусство. Почему же ты жив, человек? – Вечное-то оно – вечное, – ответил Вася, – но заказ-то нужно сдать. Ты как думаешь? Вася был нормальным халтурщиком-середнячком. А Клотильда слишком много читала Шиллера. – Так вот, Ляпсус, не пугайте Хиночку Члек своим мастерством. Она нежная женщина. Она верит в ваш талант. Больше, кажется, в это никто не верит. Но если вы еще месяц будете бегать по «Гигроскопическим вестникам», то и Хина Члек отвернется от вас. Кстати, полтинника я вам не дам. Уходите, Ляпсус!.. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Глава XXXII
Могучая кучка или золотоискатели
Как и следовало ожидать, рассказ о Клотильде не вызвал в бараньей душе Ляписа никаких эмоций. С криками: «Жертва громил», «Налетчики скрылись» и «Тайна редакторского кабинета» – в комнату вбежал Степа. – Персицкий, – сказал он, – иди скорее на место происшествия и пиши в «Что случилось за день». Сенсационный случай на пять строчек петита!.. Оказалось, что пришедший в свою комнату редактор нашел огромную ручку с пером № 86 лежащей на полу. Перо воткнулось в ножку дивана. А новый, купленный на аукционе, редакторский стул имел такой вид, будто бы его клевали вороны. Вся обшивка была прорвана, набивка выброшена на пол, и пружины высовывались, как готовящиеся к укусу змеи. – Мелкая кража, – сказал Персицкий, – если подберутся еще три кражи – дадим заметку в три строки. – В том-то и дело, что не кража. Ничего не украли. Даже на столе три рубля лежали, и тех не тронули. Только стул исковеркали. – Совсем как у Ляпсуса, – заметил Персицкий, – похоже на то, что Ляпсус не врал. – Вот видите, – гордо сказал Ляпсус, – дайте полтинник. Принесли вечернюю газету. Персицкий стал ее проглядывать. Обычный читатель газету читает. Журналист сначала рассматривает ее, как картину. Его интересует композиция. – Я бы все-таки так не верстал, – сказал Персицкий, – наш читатель не подготовлен к американской верстке… Карикатура, конечно, на Чемберлена… Очерк о Сухаревой башне… Ляпсус, писанули бы и вы что-нибудь о Сухаревском рынке – свежая тема – всего только сорок очерков за год печатается… Дальше… Персицкий с легким презрением начал читать отдел происшествий, делавшийся, по его пристрастному мнению, бездарно. – Столетний материал!.. Этот растратчик у нас уже был… Неудавшаяся кража в театре Колумба! Э-э-э, товарищи, это что-то новое… Слушайте! |