Книга Спаси меня, вальс, страница 38 – Зельда Фицджеральд

— Мадам, пожалуйста, — Алабама не отставала от княгини, — напишите мне рекомендательное письмо к какому-нибудь учителю танцев. Я все на свете сделаю, лишь бы научиться.

Бритая голова не сводила с Алабамы загадочного взгляда.

— Зачем вам? Это тяжело. Одно мучение. Ваш муж наверняка мог бы…

— Да. Как можно хотеть этого? — вмешался Гастингс. — Я дам вам адрес учителя танца «черная задница» [76] — он, конечно же, тоже черный, но какая разница?

— Большая, — возразила мисс Дуглас. — Когда меня в последний раз пригласили негры, мне пришлось одолжить деньги у метрдотеля, чтобы расплатиться. С тех пор я не признаю никого, темнее китайцев.

— Мадам, вы думаете, что мне это уже не по возрасту? — стояла на своем Алабама.

— Да, — коротко отозвалась княгиня.

— Они все живут на кокаине, — сказала мисс Дуглас.

— И молятся русским дьяволам, — добавил Гастингс.

— Однако некоторые все же ведут нормальную жизнь, — вставила свое слово Дикки.

— Секс неважный заменитель, — вздохнула мисс Дуглас.

— Чего?

— Секса, идиот.

— Думаю, — неожиданно для всех заявила Дикки, — балет как раз то, что нужно Алабаме. Я все время слышу, что она немного странная — нет, не сумасшедшая — немного не такая, как все. Это может объяснить лишь язык искусства. Я, правда, думаю, что вам это необходимо, — твердо произнесла она. — Это так же экзотично, как быть женой художника.

— Что значит «экзотично»?

— Повсюду бывать, не отставать от жизни, — конечно, я вас почти не знаю, но я, правда, думаю, что танцы будут вашим плюсом, если вы собираетесь и дальше не отставать. Скажем, вам наскучит общество, и вы сможете несколько раз крутануться. — И Дикки, ткнув острие вилки в стол, так энергично ее крутанула, что продырявила скатерть. — Вот так! — с энтузиазмом воскликнула она. — Теперь я вас хорошо представляю!

Алабама же представила, как она с картинным изяществом раскачивается на краю скрипичного смычка, потом крутится на серебряных струнах, разочаровавшись в прошлом, но лелея смутные надежды на будущее. Потом в ее воображении возникло аморфное облако в зеркале гардеробной комнаты, обрамленном визитными карточками, вырезками из газет, телеграммами и фотографиями. Потом она мысленно направилась в каменный коридор со множеством электрических выключателей и табличек с запретом курить, мимо бачка с охлажденной питьевой водой и стопкой одноразовых чашек «Лайли», далее мимо мужчины в парусиновом кресле, она двигалась к серой двери с вырезанной по трафарету звездой.

Дикки, безусловно, была прирожденным импресарио.

— Уверена, у вас получится — с вашей-то фигурой!

Алабама исподтишка оглядела себя. Крепкая и устойчивая, как маяк.

— Наверно, получится, — с трудом прошептала она, слова преодолевали охвативший ее душевный восторг, словно пловцы — толщу воды.

— Наверно? — эхом отозвалась Дикки. — Да сам Картье был бы рад заполучить такую модель, подарил бы вам хитон из золотой сетки!

— Ну а кто подарит мне письмо к нужному человеку?

— Я, моя дорогая, у меня доступ ко всем недоступным знаменитостям в Париже. Но предупреждаю, золотые улицы рая очень болезненны для ножек. Советую вам обзавестись резиновыми подметками, прежде чем вы отправитесь в путь.

— Да, — не раздумывая, согласилась Алабама. — Наверно, коричневыми, для обочин, — о том, что на белых звездная пыль виднее, я слышала.

— Вы совершаете глупость, — вмешался Гастингс. — Ее муж говорит, что ей медведь на ухо наступил!

Наверняка случилось что-то такое, отчего он вдруг забрюзжал, — но не исключено, что как раз оттого, что ничего не случилось. Они все брюзжали, почти как она сама. Возможно, из-за нервов и безделья, разве что время от времени приходилось писать домой письма с просьбой прислать деньги. В Париже не было даже приличной турецкой бани.

— Чем вы сами занимались? — спросила Алабама.

— Стрелял из пистолета по своим медалям, заслуженным на войне, — съязвил он.

Гастингс был гладким и коричневым, как сладкая тянучка. Духовный развратник, он получал удовольствие, обескураживая людей, словом, был пиратом, грабящим души. Несколько поколений красивых матерей дали ему в наследство неистощимую капризность. С Дэвидом было гораздо спокойнее.

— Понятно, — сказала Алабама. — Арена сегодня закрыта, так как матадор остался дома и пишет мемуары. Три тысячи человек могут отправляться в кино.

Гастингсу не понравился ее сарказм.

— Я же не виноват, что Габриэль позаимствовала Дэвида. — Он увидел, что она искренне страдает, и решил прийти ей на помощь. — Полагаю, вы не хотите, чтобы я стал вашим любовником?

— О нет, не утруждайтесь — мне нравится мученичество.

Маленькая комната тонула в дыму. Громкая барабанная дробь возвестила сонный рассвет; вышибалы из соседних кабаре потянулись за утренним ужином.

Алабама тихонько мурлыкала себе под нос.

— Слышен шум-шум-шум, — напевала она, словно решила изобразить гудок парохода, плывущего сквозь туман.

— Это моя вечеринка, — твердо заявила она, когда подали чек. — Я много таких устраивала.

— Почему же вы не пригласили мужа? — недобрым тоном задал вопрос Гастингс.

— Черт с ним, — в запальчивости отозвалась Алабама. — Я приглашала его — но это было давно, и он забыл.

— Вам необходим опекун, — уже абсолютно серьезно заявил Гастингс. — Вы не созданы для одиночества, вам требуется мужская забота. Нет-нет, я не шучу, — добавил он, когда Алабама рассмеялась.

Хотя Гастингсу с самого детства внушали, что дамы, отдавая себя якобы в жертву избраннику, всегда ждут от него сказочных чудес, Алабама давно поняла, что он не принц.

— Я как раз собралась заботиться о себе сама, — фыркнула она. — С Дикки и княгиней я условилась о свидании в будущем, а тем временем ужасно трудно держать направление в жизни, если направления нет.

— У вас же есть ребенок, — напомнил ей Гастингс.

— Да. Ребенок есть — жизнь продолжается.

— Эта вечеринка, — заметила Дикки, — ужасно затянулась. Метрдотели сохраняют утренние чеки с подписями для военного музея.

— Что нам нужно, так это немножко свежей крови для нашей вечеринки.

— Что нам всем нужно, — нетерпеливо произнесла Алабама, — это вопрос сложный…

С неторопливой грацией серебристого дирижабля рассвет завис над Вандомской площадью. Алабаму и Гастингса почти случайно занесло утром в серую квартиру Найтов, так непредсказуемо падают кружочки конфетти, стряхнутые с вечернего платья.