Онлайн книга «Уроки верховой езды»
|
Когда я подбегаю к грузовичку, Дэн опускает стекло. Я спрашиваю: — Что стряслось? И наклоняюсь, опираясь о борт машины. Я совсем задохнулась. — Мне пришлось отказаться от услуг Евы, — говорит он, глядя в ветровое стекло. — Да что такое? Что случилось-то? — Думаю, тебе лучше ее саму расспросить. — Я тебя спрашиваю! Он продолжает сидеть молча и неподвижно. — Дэн, да говори уже наконец! Еще секунду мне кажется, что он так и не ответит. Но он все-таки поворачивается ко мне, лицо у него мрачное. — Я застукал Еву с сигаретой на сеновале. — Что?.. — Вот только что. Она там была с другим волонтером, тоже подростком. — Ты серьезно?.. Я таращусь на Дэна, мечтая о том, чтобы все оказалось недоразумением. Потом продолжаю: — Да где бы ей, черт возьми, раздобыть сигареты-то? Тут до ближайшего ларька двадцать семь миль, а у нее даже велосипеда нет! — Мне очень жаль, — отвечает он просто. — Вот дерьмо, — говорю я. Сдергиваю очки и провожу рукой по лицу. — Ты точно уверен, что так все и было? Он кивает. — Ну что ж. Спасибо, что рассказал. И за то, что выгнал ее. Он снова кивает. Он смотрит на меня, и я понимаю — он хочет сказать что-то еще. — Слушай, сейчас, наверное, не тот момент… Просто вчера вечером так здорово было. Я смеюсь. — Извини… — быстро поправляется Дэн. — Не надо. Не извиняйся, мне тоже было очень хорошо. Я просто… И я беспомощно оглядываюсь на заднюю дверь дома. — Я знаю. Может, мне стоило позвонить попозже, но… Он делает паузу, разглядывая свои руки, лежащие на руле. — Я был бы рад как-нибудь все повторить. — Я тоже, — говорю я. Наши взгляды встречаются… Я ощущаю, как сзади надвигается нечто громадное, еще прежде, чем у Дэна меняется выражение лица. Я оборачиваюсь. Громадный серебристый «линкольн навигатор» нависает над нами, заслоняя солнечный свет. Тонированное стекло плавно опускается, и сквозь линзы от Феррагамо меня обдает адское пламя. — Доктор Берман, простите… — Довольно! Мой муж вас известит, когда мы договоримся с другой конюшней. Никто себе не позволяет так обращаться со мной, даже сын-подросток, а вы бы слышали, как он порой выражается! Стыдитесь! — Мне правда стыдно, мне очень… — Я сказала — довольно! Ума не приложу, что скажет ваша мать! И она отворачивается к ветровому стеклу. Тонированное окно поднимается, и «навигатор» стартует прочь. Я остаюсь в растрепанных чувствах — и вдруг слышу смешок Дэна. * * * Поднявшись по лестнице, я наталкиваюсь на Гарриет — та собирается спускаться. Только взглянув на меня, она удирает в спальню. Короткие лапки и крохотные коготки не справляются с крутым поворотом — ее отчаянно заносит. Дверь в комнату Евы закрыта неплотно. Я останавливаюсь перед ней и негромко стучу. — Ева? Немного подождав, я открываю дверь. Ева сидит на кровати, поджав под себя ноги. Сперва я вижу только ее спину, но вот она оборачивается — с явной тревогой. Глаза у нее красные, веки распухли. — Чего еще? — спрашивает она таким тоном, будто не догадывается, зачем я пришла. — Ох, Ева, — говорю я. Она смотрит на меня, часто моргая. Потом ее губы начинают дрожать. Еще через мгновение по левой щеке скатывается большая слеза. Следом — по правой. Она зарывается лицом в растопыренные ладони. Ногти у нее нынче короткие, синий маникюр весь исцарапан. Какое-то время я молча смотрю на нее, потом подхожу. Подтаскиваю к кровати деревянный стул, сажусь на него верхом и складываю руки на спинке. — Ты хоть представляешь себе, как это было опасно? Она перестает реветь и вглядывается в мое лицо. Я продолжаю: — Не представляешь? Не имеешь понятия, с какой легкостью могла загореться конюшня? Ты вполне могла ее дотла спалить. И как по-твоему, что было бы тогда с лошадьми? — Так есть же пожарная сигнализация! Мы бы сразу… — Никаких «мы бы сразу». Знаешь, как быстро загорается сено? Вы бы никого вывести не успели. Хуже того — вы, скорее всего, оказались бы отрезаны наверху и сами заживо сгорели… Ева утирает слезы. Она смотрит на плинтус, на лице — изумление пополам с ужасом. Я с удивлением понимаю — ничего из только что услышанного ей и вправду в голову не приходило. Я встаю со стула. — Мам, — спохватывается она. И передвигается вбок на постели, глядя на меня дикими глазами. — Мам, ну пожалуйста, ну поговори с ним… — С кем, с Дэном? Она кивает. — И что ты хочешь, чтобы я сказала ему? — Что мне ужасно, ужасно жаль… Что я никогда больше… Я качаю головой. — Прости, золотко, но я не могу. — Но ведь там жеребята! И Флика!.. Если ты не поговоришь, я никогда больше их не увижу! Ну пожалуйста, мама! Он тебя послушает!.. Я присаживаюсь на краешек кровати, а потом, видя, что она не шарахается прочь, осторожно обнимаю ее. Она жмется ко мне, сотрясаясь от неудержимых рыданий. — Я понимаю, как тебе больно, малышка, но просить Дэна принять тебя обратно я не могу. Если бы я застала кого с сигаретой в конюшне, я поступила бы так же. — Но мам… — Теперь-то ты понимаешь, что могло произойти? Представляешь себе, как это, когда горит конюшня, полная лошадей? Некоторое время мы сидим молча. — Я знаю, каково тебе, девочка, и мне страшно жаль, что так вышло. Но тебе надо учиться думать своей головой. Я понимаю, это далеко не то же самое, но ты можешь помогать здесь… — Это правда далеко не то же… Здесь нет Флики… Я глажу ее по голове и крепче прижимаю к себе. — Я понимаю, солнышко. Понимаю… * * * Зря я не сдержалась с доктором Берман. Оказывается, у нее стояло тут целых пять лошадей. В главном здании, в дорогих денниках с окнами. При полном обслуживании и оплаченных тренировках. Все вместе — немалая часть нашего ежемесячного дохода. Примерно через час после того, как я возвращаюсь в офис, звонит ее муж. Он вне себя. — Это менеджер конюшни? |