Онлайн книга «Алая нить»
|
– Ну конечно, я лучше, глупенький. Я же твоя мама! Давай успокаивайся и спускайся, будем ужинать! В ванной внизу плещется вода. Анита увлечена купанием куклы. Наверняка это пластмассовое совершенство – отличная копия натуральной Элизы. Катарина заходит в гостиную, разгребает груду диванных подушек и, отыскав телефон, решительно набирает номер. – Послушай, Антонио, я понимаю, у тебя новая жизнь… – Она очень старается, чтобы голос звучал уверенно, – …но, может быть, не стоило пока знакомить детей со всеми ее аспектами? – Что ты имеешь в виду? «Ну, как обычно. Играем в непонимание». – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. – Прости, нет. – Элизу. – Ах, ты об этом… – Да, об этом. – Мне кажется, это нормально – познакомить детей с женщиной, с которой я живу. – Нормально. Но, думаю, незачем было так спешить. – А по-моему, лучше сразу расставить все точки над «i» и не тешить детские головы напрасными иллюзиями! «О! Как искусно ты дал мне понять, что возвращаться не собираешься. А как же «вернусь к тебе, хоть целый свет придется мне пройти»?» – Послушай, Антонио, у меня противоположное отношение к таким вещам. Мне кажется, нам стоит обсудить это и договориться о какой-то общей линии поведения, чтобы не травмировать детей. Анита еще мала, но Фред… он страдает. «И я, Антонио! Я тоже страдаю! Я так соскучилась! Я хочу тебя видеть! Мне просто необходимо посмотреть тебе в глаза, чтобы убедиться, что все это правда, что я не сплю». – Хорошо, Катарина. Я понял. Обсудим. – Когда? – Я не знаю. Когда-нибудь в другой раз. – В другой раз? – взвивается Катарина. – А чем ты так занят? Плясками на дискотеках со своей красоткой? «Черт! Черт! Черт! Надо было сдержаться». – Моей, как ты выразилась, красотке сорок семь. И ходит она не по дискотекам, а по библиотекам и зоопаркам, пишет диссертацию по психологии дельфинов. – И в холодильнике у нее всегда есть рыба, – неожиданно выпаливает Катарина. – Представь себе. Трубка летит в сторону. Катарина хватает фотографию мужа, которая все еще украшает каминную полку, и швыряет на пол. Рамка разлетается вдребезги. Осколок стекла вонзается в ногу. Из пальца брызжет кровь, из глаз – слезы. Катарина ковыляет в ванную. Хромая мимо глянцевого изображения Антонио, она оставляет на его смеющемся лице красные капли и сквозь зубы бросает: – Лучше бы ты умер! 9
– …Жил. Целых семь лет. На Гейтрайдегассе Моцарт родился. А на клавесинах, выставленных здесь, он играл. Заходите! – Соня гостеприимно распахивает тяжелую дверь дома перед парой русских туристов, мнущихся у входа и ищущих в путеводителе указания, куда им все-таки идти: остаться на правом берегу реки или все же вернуться на левый. Девушка старается незаметно проскользнуть мимо служителя, показав удостоверение работника турбюро. – Ходит, ходит, каждый день ходит, – удается ей разобрать недовольное бурчание на немецком. Он ее приметил и запомнил. Плохо, но что делать? Ходить по музеям не запрещено, а интерес к творчеству зальцбургской легенды у экскурсовода легко объясним. Она повышает свою квалификацию. Похвально? Очень даже. А то, что она монументом стоит у пюпитров в одном-единственном зале, так увальню внизу об этом никто не докладывает. Начало одиннадцатого. Посетителей в музее практически нет. Соня останавливается в привычном месте. Так на чем она вчера закончила? Ага. Вот. Скрипичный ключ, аллегро, до, си, фа диез… Девушка воровато оглядывается. Она одна в зале. Вокруг не слышно ни шорохов, ни приближающихся голосов. Соня достает из кармана маленький блокнотик, ручку и начинает торопливо переписывать текст партитуры, добавляя странные, одной ей понятные комментарии: «хвостик у до», «грязь в правом такте», «желтизна начиная с пятой строки». Она так увлекается, что даже ее чуткий слух не улавливает шагов. – Простите, – робко окликает мужчина из пары русских туристов. Женщина выглядывает из-за его плеча и с интересом смотрит на Сонин блокнот. – Да? – Соня с невозмутимым видом убирает книжицу в карман. – Вы не поможете? Не знаете, как пользоваться этой штуковиной? – Ей с улыбкой протягивают аудиогид. – Нажмите центральную кнопку. Вот эту, – показывает она на острый треугольник, – а дальше слушайте. Вам все расскажут. – Так просто? – Автоматика, – усмехается девушка. – Автоматика, Сонюшка, в нашем деле – враг. – Дядя Леша осторожно забирает у нее калам [32] . – Посмотри на свои буквы. – Ой, а где они? – Девочка изумленно переворачивает лист. – А с этой стороны остались. А почему? – Потомушечки му-му, – щелкает ее по носу дядя Леша. – А потому что ты, егоза, забыла первое правило каллиграфа. – Ничего я не забыла! Я проверила материал. – Да-а-а? – Да-а-а, – передразнивает Соня. Она догадывается, что ошиблась, но врожденное упрямство не позволяет сразу признать это. – Ну и на чем же ты пишешь? – На какой-то странной бумаге. Дядя Леша заливается звонким и совсем не обидным смехом. – Если бумага кажется каллиграфу странной, то… – То? – То… – Ну Леша! – Девочка хлопает мужчину ладошкой по плечу. – То это не бумага. – Нет? – расстраивается Соня. – А что? – Папирус, пергамент, кора. – Это не одно, не другое и не третье. – Конечно, нет. Это кожа. – Кожа? – Да, вымоченная специальным образом, обработанная, разрезанная на тонкие прямоугольники, но с секретом – писать можно только с одной стороны. Ладно, покажи, что ты пишешь? – Алиф [33] , – Соня протягивает листок. – Ну как? – Как я тебе и говорил. Автоматика – враг каллиграфа. Здесь поторопилась, не дожала до конца, тут перевела дыхание. – Откуда ты видишь? – Харфы [34] пляшут. А почему справа «насх», а слева «рика»? [35] – Просто тренирую сразу оба стиля. |