
Онлайн книга «Девичьи сны»
– А марганцовку? – Марганцовки нету. – Ну конечно. Пельмени есть, а то, что нужнее всего… – Маша берет запеленатого Костю на руки и ходит с ним по комнате. – Не плачь, Костенька. Не хнычь, мой маленький. Папа нам пельмени принес. – Где пельмени, Юра? – деловито осведомляется Люба. – Поставлю варить. – Кто-то звонил, спрашивал тебя, – говорит Маша. – Нет, не назвался. Адрес только спросил. Юра, Костьке на зиму нужно одеяльце новое. Хорошее, рублей на двести. – Двести? – морщит лоб Круглов. – Машенька, в этом месяце не выйдет. Мы же убухали весь загашник в твои сапожки. – А что, мне босиком ходить прикажешь? – Да ты что… – Ладно, ладно. Но в октябре уже нужно будет одеяло. Ну что ты плачешь, мой маленький? Проголодался, что ли? – Она смотрит на часы. – Еще полчаса до кормежки. – Да покорми его. – Круглов зажигает лампу на своем шатком письменном столике. – Он же явно просит. – Нельзя досрочно. – Всюду запреты… Ну, надо к завтрашнему уроку готовиться… Черт знает во что превратилась матушка биология… Чему приходится учить ребят… Капуста породила брюкву, как говорил один мой знакомый… Люба, – взывает Круглов к вошедшей подруге, – вот скажи со всей свойственной тебе справедливостью: можно отказать человеку, если он просит есть? – По-моему, если человек просит, – тихонько посмеивается Люба, – то надо уважить. – Ах, ах, какие все добренькие, – говорит Маша, – одна я злодейка. Ну ладно, уговорили. Накормлю моего сверхсрочника. Она садится на тахту, дает ребенку грудь. Некоторое время тихо. Только слышно, как с аппетитом чмокает Костя и как шелестит Круглов за столом страницами книги. Резкие два звонка. – Господи, кого это несет? – недовольно говорит Маша. Круглов выходит из комнаты, открывает дверь – и отшатывается, изумленный: – Леонид Михайлович? – Да. – Штейнберг в шляпе, в мокром плаще входит в коридор. – Здравствуйте, Юра. Вы вроде стали ниже ростом. – Ага… то есть нет, рост у меня тот же… Вешайте сюда, – показывает Круглов на вешалку у двери в комнату. – Одну минуточку. – Он скрывается в комнате, секунды через три выходит, говорит смущенно: – Понимаете, жена кормит ребенка и, если вы не против… – Я не против. У меня дело совсем короткое. На этот сундук можно сесть? – Да, конечно! Извините, Леонид Михайлович, но я не ожидал… Мне говорили, вы на Кавказе… – На днях возвратился оттуда. – Это вы звонили мне сегодня? – Да. Я думал, вы работаете в институте, я же сам заявку на вас писал. Позвонил Рогачеву, а он говорит – нет, Круглов у нас не работает. – Я работаю в лаборатории мясокомбината. – Вот как. Лаборатория хорошо оборудована? – Прилично. – Перейду сразу к делу. Помните, вы что-то вякали относительно ступенчатого износа живой материи? – Как не помнить. Вы назвали мою идею бредом. – Так оно и есть, наверное. Но этим летом в горах я наткнулся на одно странное растение. Пока что не нашел в ботанической литературе его описания… Мимо них шествует соседка с накрученным на голову полотенцем, несет таз с грязной посудой. Ворчит внятно: – Расселись тут… образованные… – Не обращайте внимания, Леонид Михайлович, – поспешно говорит Круглов. – Так что за растение? – Кустарник, житель высокогорья, стелется по скалам, такие бледно-зеленые островки. Что меня поразило? Мы сделали трудный траверс, заночевали в горах, палатку поставили. Я с вечера заметил этот кустарник, подумал еще – высоко как забрался, храбрец этакий. Что вы головой крутите? Не интересно? – Да нет, что вы… Я весь внимание. – Утром вылез из спальника, выхожу из палатки. Холодина жуткая, солнце еще не встало над хребтом, но окровавило небо. Смотрю – нет кустарника. С вечера был рядом с палаткой, а теперь на его месте торчат обуглившиеся стволы, кучки не то пепла, не то… какого-то праха странно красного цвета. – А… вы не подпалили его, случайно? Может, спичку бросили… – Не имею привычки поджигать природу, – холодно отрезает Штейнберг. – Вы понимаете, что произошло? – Нет. – Кустарник был жив и вдруг умер, распался. В одночасье. Круглов ошарашенно смотрит на нежданного гостя. – Вы думаете… – почему-то понизив голос, начинает он. – Что-то в структуре растения накопилось такое, что она, структура, рассыпалась в прах. Жизнь, исчерпавшая себя, – говорит Штейнберг, потирая в задумчивости лоб. Некоторое время они молчат. Соседка проходит мимо них, ворча: – Натопчут в коридоре… убирай за ними… – Юра, мне не хочется обращаться в институт, – говорит Штейнберг. – Можно ли воспользоваться вашей лабораторией, если она действительно… – Можно! То есть, конечно, надо как-то оформить… У нас нет свободного штата, кроме, кажется, лаборантского… – Это не важно, могу и в лаборанты. – Так вы привезли этот пепел? – Разумеется. Не только пепел, но и куст самого растения: мы нашли там же, неподалеку, еще один островок. Я думаю, это химера. Высокогорные растения вообще очень своеобразны. У них повышена активность дыхательной функции. Надо искать на энергетическом уровне… – Смешно теперь вспоминать, как Штейнберг работал у меня лаборантом. Лаборант, который распоряжался научным сотрудником, то есть мною. Впрочем, он успевал делать и лаборантскую работу. Так вот, мы исследовали странного жителя высокогорья, растение это самое. Проникли в его структуру, насколько это было доступно приборам и, я сказал бы, нашей интуиции. Оно действительно оказалось химерой с удивительной мозаикой противоречивых особенностей. Такой, знаешь ли, гибрид с разлаженным обменом веществ. Нас поражала скачкообразность накопления АТФ, ну, аденозинтрифосфорной кислоты, под воздействием… впрочем, тебе этого не понять. Не буду углубляться в детали. Короче: используя энергию окисления, мы выделили из растения экстракт некоего органического вещества. Мы назвали его «вероник». В честь жены Штейнберга Веры Никандровны. Удивительная, надо сказать, женщина. Она была молоденькой медсестрой в зенитном дивизионе, командир орудия сержант Штейнберг влюбился в нее с первого взгляда и на всю жизнь. Так он сам говорил. После войны Вера Никандровна окончила мединститут, стала специализироваться в психиатрии. Она… как бы сказать… не то чтобы ясновидящая, но что-то такое в ней есть… Видит в душах людских, даже самых темных, нечто незаметное для других и умеет это осветить… поднять со дна на поверхность… По правде, я ее побаивался… Ну да ладно. |