Онлайн книга «Демоны в Ватикане»
Давным-давно, еще в бытность мою человеком, я как-то раз присутствовал на церемонии причащения в православном храме. Там все это происходило совершенно по-другому. Хлеб и вино не раздавали – причащающиеся сами подходили к алтарю, и священник вкладывал им в рот Святые Дары. Ложечкой такой специальной, на длинной ручке. Да и хлеб там не пресный, а квасной. А здесь все по-другому. В этом мире христианство наиболее близко к католицизму, хотя совпадает все же далеко не полностью. К примеру, евхаристический пост у них отменен – не имеет никакого значения, что ты там ел перед причастием. Иначе вчерашнего банкета мы бы в глаза не увидели. Тело Христово поднесли и мне. С опаской, с сомнениями, но все же позволили причаститься. Я насколько смог чинно прожевал кусок хлеба и уставился на церковного служку. Тот так и сверлит меня глазами – видно, ждет, что поперхнусь или вообще отравлюсь. А вот вина мне не дали. Телом и Кровью причащается только духовенство. Миряне ограничиваются одним Телом. Так что вина не досталось даже королям. После причащения папа лично окрестил цвергского короля и его приближенных. Бородатые карлики стоят угрюмые, насупленные, с подозрением оглядываясь по сторонам. Их кое-как уговорили расстаться с оружием и доспехами, под которыми оказались полотняные рубахи до самых пят. На распашонки похожи. Да и под шлемами обнаружились шапочки, напоминающие детские чепчики. Этакие бородатые младенчики. – Месса окончена, – наконец объявил папа, снимая казулу. Я с хрустом распрямился. По-моему, хвост ужасно обрадовался вырваться на свободу. Не стоило мне вообще садиться – многие же стоят, надо было и мне постоять. – Ну что, Ариэль, пошли? – спросил я. – Прекрати коверкать мое имя, – машинально ответила эльфийка. – Да ладно. Ты моего вообще никогда не произносишь. – Я его даже не помню. – Вот видишь. – Это совершенно разные вещи. – Почему разные-то? Имя у меня очень короткое и простое – Олег. Всего-то четыре буквы. Неужели так сложно запомнить? – Может, мне еще и в постель с тобой лечь? – сузила глаза Аурэлиэль. Я покорно замолчал. Когда в ход идут дамские аргументы, на конструктивной беседе автоматически можно ставить крест. – Ладно, пошли, – заговорила Аурэлиэль. – Его Величество Гастон пожелал встретиться с тобой. Я обещала тебя привести. – Я популярен, – согласился я, наблюдая за выходящими прихожанами. Сам пока держусь в стороне – люди почему-то нервничают, когда в толпе появляется кто-то вроде меня. Собор наконец опустел. Я двинулся к выходу вслед за эльфийкой, но тут послышалось тихое лязганье и шорох рясы. Меня окликнули: – Остановись, тварь. Тебе еще рано покидать сии стены. Знакомый голос. Я повернулся и смерил взглядом низко надвинутый монашеский капюшон. Лица по-прежнему не видно. – Фра Томмазо… – испуганно сглотнула Аурэлиэль, прячась за меня. На нее Торквемада даже не взглянул. Лишь коротко бросил: – Можешь идти, девица. На сегодня твои обязанности закончены. Аурэлиэль молча сделала реверанс, коротко коснулась моего плеча – на сей раз без брезгливости! – и торопливо выскользнула за дверь. Ее можно понять. Когда великий инквизитор приказывает прыгать, ты даже не спрашиваешь, на какую высоту. Ты просто прыгаешь, без раздумий. – Следуй за мной, тварь, – поманил костлявым пальцем Торквемада. – Куда? – для порядка уточнил я. – В исповедальню. Ясненько. Меня в очередной раз будут допрашивать. Надеюсь, на этот раз обойдется без анкетирования. – Господь ненавидит грех, а не грешника, – сурово молвил Торквемада, шагая по мозаичному полу собора. Судя по шлепающим звукам, обуви на нем нет – босые ступни. – Даже если грешник – нечистая тварь. Конечно, я бы предпочел решить это более быстрым способом… – Костром? – Да. К сожалению, сжигать тебя мне пока что не позволено. Его Святейшество порой проявляет излишнее мягкосердечие. Но я не теряю надежды переубедить его в отношении тебя. – Ну спасибо вам, падре. – Да не за что. Мы вошли в исповедальню. Блин, я еще ни разу в жизни не исповедовался по всем правилам, как положено. Кардинала дю Шевуа формалистом не назовешь, он правилами частенько пренебрегает. Торквемада уселся на жесткий стул и холодно произнес: – На колени. Я послушно опустился и спросил, оглядываясь по сторонам: – А тут разве не должно быть какой-нибудь перегородки или чего-нибудь наподобие? – Обычно да, ты прав. Грешник исповедуется не перед священником, но перед Тем Единственным, кто вправе даровать прощение. Богом Всевышним. – А священник тогда для чего? – Священник – только свидетель исповеди, и не более того. Он может быть слабым в вере, может быть хулителем и еретиком, может быть законченным мерзавцем – в данном случае это не имеет никакого значения, ибо не священник отпускает грехи, но Бог через посредство человека. Перегородка помогает грешнику ощутить, что обращается он не к человеку, а к Богу. А также помогает грешнику остаться неузнанным. Хотя это не имеет особого значения – ни один священник не нарушит тайны исповеди. За такое преступление следует немедленное отлучение от Церкви. – А если я, скажем, признаюсь, что кого-нибудь убил? Разве священник не обязан настуча… доложить куда следует? – Нет. Он обязан хранить молчание даже если ты признаешься, что являешься Антихристом… кстати, в нашем случае это довольно близко к правде. Тайна исповеди не может быть нарушена ни при каких обстоятельствах. – Совсем-совсем ни при каких? – Ну… одно исключение есть… – неохотно произнес Торквемада. – Если кающийся признается в каком-то действительно вопиющем грехе, священник может испросить у папы разрешения нарушить тайну. Только папа вправе даровать такое разрешение – больше никто. – Ладно, общую суть я уловил. И где эта перегородка? – У нас особый случай. Ты не человек. Ты нечистая тварь. Во время исповеди я буду смотреть тебе в глаза и искать ложь. Что же касается меня, то я… я тоже не просто священник. Я вообще не священник – я простой монах ордена святого Доминика. – И еще великий инквизитор. – Да, и это тоже. И именно поэтому тебя исповедую я, а не кто-либо другой. Если я замечу Тьму в твоем сердце, ты больше никогда отсюда не выйдешь. А теперь положи руку на Библию. – Какую именно руку? – подвигал в воздухе шестью ладонями я. – Любую, – скрипнул зубами Торквемада. |