Онлайн книга «Красный властелин»
Матвею, кажется, тоже безразлично, останется он в живых или нет. Может, и не кажется, может, оно так и есть на самом деле. — Не хочешь, значит, — старший десятник правильно понял молчание Еремея. — Ну что, дальше топаем? Вечер принёс новые знания и новые ощущения — Еремей первый раз в жизни оказался в шахте. В настоящей шахте, на многие вёрсты уходящей глубоко в землю. В камень, если точнее сказать. Будучи человеком сугубо городским, бывший профессор предпочитал чувствовать под ногами мощённые булыжником улицы, или доски тротуаров… или паркет университетских кабинетов, а под седалищем — мягкое кресло вместо трухлявого, выпавшего из крепи бруса. Вот не нравилась ему дикая природа, пусть и несущая на себе следы трудовой деятельности многих поколений. Даже дружеские выезды за пределы столичных стен, когда на вертеле над углями румянится хрустящей корочкой молочный поросёнок, а в ледяной воде ближайшего ручья остужаются бутыли ракии, и те не любил. Скорее — терпел, да… Но всегда считал бездарной тратой времени и с огромным облегчением возвращался домой, к рукописям — ставшим родными и близкими. И заменившим родных и близких, что уж скрывать-то. А вот в последние месяцы концентрация трогательного единения с природой, вплоть до спешного насильственного слияния — сугубо в целях выживания, стала настолько велика, что ну её к Белоглазому! Даже облегчиться по-людски нельзя — всё смотришь, как бы змея за самое дорогое не укусила. Суета срамная, в общем, а не отправление естественных надобностей. — Соль? — Баргузин дотронулся до низкого свода рукотворной пещеры, поблёскивающего в слабом свете спрятанного под стеклянным колпаком сгустка огня, и лизнул палец. — Точно соль. — Ты марципанов ждал? — ирония десятника опасно приблизилась к отметке «сарказм», но бывший профессор на удивление спокойно отреагировал на новую подначку. — Я же не видел, как её добывают. — Ага, прямо в мешках в земле родится, — но и этот «укол» Матвея не достиг цели. Насмешки старшего десятника стали привычным ритуалом и больше не вызывали обид или раздражения. Такой уж он уродился, ничего не поделаешь. — Много её. — И это хорошо, — Барабаш заворочался, устраиваясь удобнее на расстеленном трофейном плаще. — Ни одна благородная сволочь нас не учует. — Почему? — Так соль же, — Матвей замолчал, полагая, будто единственного слова достаточно для объяснения. — И чего? — повторил вопрос Еремей, у которого природная любознательность учёного пересиливала чувства усталости, голода и жажды. — Они же не кровососы? — Есть какая-то разница? — пожал плечами старший десятник. — На ихнюю магию соль, чеснок и осина действуют точь-в-точь как на упырей. — Э-э-э… — Правду тебе говорю. Серебро, конечно, их не убивает, а в остальном очень похоже. — Этого не может быть! — Еремей, никогда раньше не интересовавшийся особенностями пиктийского колдовства, сейчас пребывал в некоторой растерянности. — Они же тёмными нас называют, а не себя. — Ну и что? — ухмыльнулся во весь щербатый рот старший десятник. — Меня вот бабы как только не называли… и знаешь, до сих пор ни лаять не начал, ни хвост не вырос, ни… хм-м… остальное. Разве дело в названиях? — В чём же? — Ну как тебе объяснить? Ты, Ерёма, маг? — Нет. — Вот видишь! А вовсю пользуешься магическими артефактами, огнеплюйками в том числе. Или взять вот эту лампу… — В огнеплюйках энергия Владыки! — А я про что толкую? Сами ничего не умеем, а магию успешно применяем. А ведь мы с тобой, по мнению пиктийцев, и есть тёмные людишки. Тундра неогороженная, так сказать. Если у бывшего профессора и было иное мнение, то вслух оно не прозвучало. А старший десятник привстал, прислонился спиной к белесой от выступившей соли стене и продолжил крайне познавательную лекцию: — Да, Ерёма, в Родении любой житель может купить в ближайшей лавке магическую хреновину и пользоваться в собственное удовольствие. У тебя дома кухарка была? — Я в трактире столовался, — признался Баргузин. — Но какое отношение имеет кухарка к магии? — Самое обыкновенное. Все эти подогревающие шкафы, самокрутные мясорубки и прочее… даже хлебопечки, в конце-то концов. — Уж не хочешь ли ты сказать, будто Владыка самолично занимается подобными мелочами? — с оскорблённым видом заметил Еремей. — Зачем самолично? — Матвей уже не удивлялся дремучей невежественности профессора в любых вопросах, кроме древнего шаманизма северных народов. — На заводах всё делают. — Без магии? — Ну! Потом только кристаллы вставляй, и оно работает. — Как? — На энергии, дурень! То, что всё работает на энергии, Еремей знал и раньше. Но кто же её засовывает в магические кристаллы? — Слушай, а у пиктийцев разве всё иначе? Старший десятник нахмурился и произнёс застывшим, «мёрзлым» голосом: — Деревни, через которые мы проходили, помнишь? Баргузин вздрогнул и что есть силы зажмурился. Бесполезно — перед глазами всё равно вставали образы и воспоминания. Высушенные до состояния мумий тела на улицах… приколоченные подковными гвоздями к стенам собственных домов женщины, из ран которых не текла кровь… обугленные столбы, на которых в переплетении цепей едва угадывалось то, что ещё недавно было человеком… Нет, лучше бы это забыть. Но получится ли? — Магия? — Она самая. Видишь ли, в чём дело, — Матвей задумался, подбирая правильные слова. — Пиктийцы работают с энергией напрямую, собирая её внутри и пропуская через себя. Пропускают они, суки… И могут забирать из живого человека. Пока ещё живого человека… твари… — Но как… — Каком кверху! — неожиданно разозлился Барабаш. — Мы с тобой для них всего лишь жратва. Еремей прикусил губу. Биармийские шаманы в незапамятные времена использовали жертвоприношения для увеличения силы, но то были овцы, козы, олени. Корову — редкую в тех краях — в сложных случаях могли пожертвовать. Но не людей же? Хотя если посмотреть с другой стороны… — К Белоглазому такую сторону! — прозвучало вслух. — Что? — Так, задумался, — пояснил Баргузин. — А пытки, значит, для более полного выхода энергии? — Аристократы Империи славятся бережливостью, — кивнул старший десятник и предложил: — Давай спать, Ерёма, а то скоро выходить. Еремей долго ворочался, прислушиваясь к мерному сопению безмятежно спящего командира, но так и не смог заснуть сам. Да ещё камни под расстеленным плащом впивались в бока даже сквозь кольчугу, а в голове всё звучал недавний разговор. Наконец не выдержал, встал и побрёл к выходу, благо спускаться на большую глубину давеча не решились. Боясь заблудиться. |