Книга Две половинки райского яблока, страница 42 – Инна Бачинская

Пока я говорила, мэр пристально смотрел на меня, словно проверял, все ли его слова переведены правильно, что меня очень смущало.

Господин Романо дождался, пока я заткнусь, и сказал, что тоже страшно рад посетить наш древний город, где начиналась история его семьи, и что это большая для него честь… Он сделал паузу и выразительно посмотрел на меня. Я перевела. Мэр обрадовался и сказал, что для него тоже честь. Я перевела.

Господин Романо стал настаивать, приложив руку к сердцу, что честь в первую очередь для него. Мэр не соглашался. Я, как теннисный мячик, перебрасывала фразы от одного к другому. Флеминг оставался серьезен. Аррьета бродила взглядом по залу, рассматривая туалеты присутствующих дам. Клермон едва сдерживал зевок. Гайко, задрав голову и прищурившись, рассматривал старинную люстру на потолке.

Тут, к счастью, к мэру подбежал юркий молодой человек и, извинившись, стал шептать что-то ему на ухо. Выслушав, мэр сделал озабоченное лицо, в свою очередь тоже извинился, пояснив, что вынужден оставить нас, так как труба зовет, и что мы еще увидимся.

– Молодец! – шепнул мне Флеминг. – С боевым крещением!

– К черту, – ответила я шепотом и тут же сообразила, что ляпнула невпопад. – Откуда вы знаете русский?

– Не знаю, – ответил Флеминг. – Всего несколько фраз. Наверное, из-за имени.

– Какого имени?

– Моего. Знаете, как звучит мое полное имя?

– Как?

– Никому не скажете?

– Нет!

– Сталинград!

– Не может быть! – вырвалось у меня.

– Честное слово! – Флеминг смотрел на меня смеющимися глазами.

Мы переговаривались шепотом.

Тем временем мэр взобрался на небольшую кафедру на подиуме и постучал пальцем по микрофону, требуя тишины.

Речь его была на удивление краткой. Всего несколько фраз о славной дате – Дне города и славных гостях, которые почтили своим присутствием наш праздник. Господин Романо, потомок славного рода местных дворян Якушкиных, – он похлопал в ладоши. Гости подхватили, повернувшись к господину Романо.

– И… – Мэр, как опытный интриган, сделал паузу. Долгое «и» повисло в воздухе. Насладившись наступившей вдруг гробовой тишиной, он закончил: – …и всемирно известный маг и волшебник господин Ханс-Ульрих Хабермайер!

И сразу же в зале погас свет. Луч прожектора упал на сцену. В его свете неподвижно стоял рослый человек, закутанный в черный плащ, с огненной маской на лице. Восторженно взвизгнула какая-то женщина. И сразу же наступила такая тишина, что стало слышно, как нежно и тонко звенят хрустальные подвески на люстре.

Маг взмахнул руками, словно крыльями. И стая черных не то птиц, не то летучих мышей бесшумно ринулась со сцены в зал. Зал ответил дружным воплем. Заметались белые столбы прожекторов, черные птицы-мыши кружили по залу. Присутствующие стали пригибаться, закрывая голову руками. Музыка звучала какая-то дикая…

И вдруг все разом закончилось. Вспыхнула ослепительно хрустальная люстра в центре зала. Исчезли неизвестно куда черные мечущиеся тени. На сцене в белом фраке стоял Ханс-Ульрих Хабермайер, улыбаясь, прижав руки к груди, раскланиваясь. Зал разразился овациями. Маг поднял руку, призывая к тишине. Дождавшись, заговорил по-немецки. Переводчик перевел. Праздник города почти совпал с другим праздником, сказал Хабермайер. С древним праздником, которому больше двух тысяч лет, праздником, предвещающим долгую мрачную зиму, когда границы между мирами живых и мертвых стираются и… они посещают нас!

– Счастливого Хеллоуина! – воскликнул Хабермайер по-русски, посылая в толпу воздушные поцелуи. Кто-то неуверенно засмеялся. Публика оторопело молчала. Холодок пробежал по спинам.

– Прошу дам принять от меня в подарок цветы, – сказал Хабермайер, и тут же резвые служители засновали меж гостей, раздавая веточки разноцветных орхидей…

Это разрядило обстановку. Грохнули аплодисменты. Дамы, щебеча, разбирали цветы.

Хабермайер, сияя улыбками направо и налево, пробирался к нам через толпу.

– Рад видеть вас, господин Романо, – сказал он, кланяясь. – Сколько лет, сколько зим.

– Здравствуйте, Ханс-Ульрих, – ответил господин Романо. – Какая неожиданная встреча, давненько мы не виделись. Какими судьбами?

– Давно, знаете ли, собирался в эти края, Джузеппе. Мои предки были отсюда. Потянуло, как говорится… – В голосе Хабермайера звучала грусть – он, казалось, оправдывался за то, что так долго тянул с возвращением к истокам. – А вы, Джузеппе, как здесь оказались?

Флеминг кашлянул. Гайко по-прежнему рассматривал люстру, словно не замечая нового персонажа. Они стояли рядом, рослые, высокие – смуглый Гайко в черном, светловолосый и сероглазый Хабермайер в белом, – как две стороны старинной монеты. Что-то общее было в них, несмотря на разницу, некая связь угадывалась в нарочитом равнодушии – они ни разу не взглянули друг на друга.

– Я тоже давненько, знаешь ли, собирался побывать в здешних краях, – сообщил господин Романо. – Это Аррьета, познакомься. Мой добрый гений и хранительница очага.

Хабермайер почтительно склонился над рукой вспыхнувшей Аррьеты.

– Это Наташа, переводчица, – продолжал господин Романо. – Украшение нашей скромной компании.

Хабермайер взглянул на меня, блеснул синим огнем. Я почувствовала, как запылали уши. Рука его была горячей. Он легко коснулся губами моей руки. Прикосновение его губ отдалось молнией внутри.

– Это Клермон, – прервал затянувшуюся сцену господин Романо. – Наш летописец. Это Флеминг и Гайко, интеллект и сила.

Хабермайер склонил голову, приветствуя мужчин. Они обменялись рукопожатиями.

– Это моя ассистентка фройляйн Элса Цунк, – он чуть посторонился, и из-за его спины появилась рослая девушка в черном мужском костюме, блондинка с невыразительным лицом и внимательными голубыми глазами. Она молча поклонилась, скользнув взглядом по нашей компании, отступила назад и словно провалилась. У меня мелькнула мысль, что девушка не подходит блистательному Хабермайеру. Он что, нарочно выбрал себе такую безликую помощницу? Я взглянула на мага, он взглянул на меня, наши взгляды скрестились, и я вспыхнула.

Тут, к своему ужасу, я заметила краем глаза Приму и Регину Чумарову, подобравшихся поближе.

– Не может быть! – явственно донеслись до меня слова Примы.

– У меня глаз – алмаз, – отвечала Регина, вытягивая шею. – Точно, твое! Я же говорила, давай переделаем у меня! Так тебе сотни жалко, жаба задавила! Даешь кому попало!

– Не может быть! Не мое! – шипела Прима. – Она же иностранка! Подлец, сказал, единственный экземпляр!

– Я тебя умоляю! Единственный экземпляр бывает только у меня! Твое, твое – на правом плече шов неровный, я такие вещи сразу усекаю.

Они подтягивались все ближе, не сводя глаз с моего платья. Впервые в жизни я испытала ощущение горящей на голове шапки. Флеминг сделал шаг вперед, заслоняя меня.