Книга Над горой играет свет, страница 64 – Кэтрин Мадженди

Снова вскочив на велик, я быстро покатила назад. В конце концов, у человека день рождения. И мне совсем не улыбалось, чтобы папа и какая-то потаскушка в идиотском мини его испортили. Тем более что в карманчике шорт лежали двадцать пять долларов, они жгли зад и грели душу. Двадцать мне прислала Муся-Буся, а еще пять — миссис Портье, в письме про свое новое житье-бытье. Ей здорово повезло, она вышла замуж за ветеринара и переехала в Джорджию, в хорошенький домик. А еще она сейчас ждала двойню. Я за нее радовалась, только теперь ее следовало называть миссис Энглсон. А мистер Портье больше ей не был нужен. Нисколечко. Эми Кэмпинелл сказала, что первый муженек оказал ее подруге неоценимую услугу тем, что завел шуры-муры с миссис Макгрендер.

Последние сведения о миссис Макгрендер-Беконпицц были таковы: она вышла за какого-то дедка. Я видела их однажды в новенькой роскошной машине. Миссис Бекончипс была с сильно намалеванными глазами и жутким начесом. Ребекка сказала, что такая же прическа у Филлис Диллер Ду [27] .

У миссис было такое лицо, будто ее только что накормили дерьмом дряхлого пса. А Эми Кэмпинелл как-то сказала Ребекке, что эта дамочка — живой пример того, что, сколько ни пыжься, сколько ни молодись у хирургов, раз не заладилось, так не заладится. Кому-то рано или поздно повезет, вышла же миссис Портье за мистера Энглсона. А кому-то и нет, как миссис Беконпицц.

От мамы поздравительной открытки не было. Звонила она редко, писала еще реже. Папа больше не мешал нам писать ей письма и звонить. Только ее почти никогда не было дома. Долгие гудки в трубке понапрасну вторгались в мое ухо. А сама она звонила последний раз три месяца назад. Рассказала, как у нее увели Харольда. Пока рассказывала, я услышала реплику тети Руби: «Да кому этот придурок нужен?»

Мика и Энди никогда с мамой не разговаривали и даже о ней не вспоминали. Только я еще не отступалась. Ведь у мамы никого не было, одна тетя Руби.

Мне навстречу ехал Вэйн, и я отвлеклась от мамы. Он остановился, притормозив ногами. Я тоже притормозила. Он носил очки в темной оправе, золотисто-каштановая прядь вечно падала на глаза, светло-карие. Он убирал ее, откидывая назад, она снова падала. Я не видела его со школы.

— Салют, Вирджиния Кейт.

— Салют, Вэйн.

— Куда это ты так торопишься?

— В магазин.

Не хотелось говорить ему, что еду за конфетами.

А чего хотелось, так это казаться худой и истощенной.

— А мне сегодня двенадцать исполнилось.

Я небрежным жестом взъерошила волосы, но это было глупо, они ведь были заплетены. Он глянул на мою рубашку, туда, где она круглилась над недавно купленным лифчиком, и как-то очень поспешно отвел взгляд.

— С днем рождения.

— Спасибо. — А что он все-таки там разглядел, гадала я.

— Как дела у Мики?

— Ничего вроде. Он слинял… куда, не знаю. А почему вы больше не дружите?

— Может, мне интереснее дружить с его сестрой?

Мне надоело с ним болтать, и потом, у меня день

рождения, напомнила я себе.

— Ладно, пока.

— Как-нибудь увидимся. Пока. — А сам стоял не двигаясь, смотрел, как я примериваюсь к педалям.

— Ты выглядишь старше двенадцати, Вирджиния Кейт.

Я крутанула педали. Обернувшись, я увидела, что он поехал дальше и что у него мощные икры, совсем как у взрослого парня.

Доехав до магазинчика «Севен-элевен», я прислонила велик к стенке, пусть меня подождет мой старый верный друг с кисточками на руле, когда-то отвергнутый другой девчонкой. Я купила комиксы про Арчи, и комиксы про малышку Лотту, и про Богатенького Ричи. Я купила упаковку мятной жвачки «Ригли» и два батончика «Зеро», себе и Джейд.

А теперь мой путь лежал в дом Джейд. Я ехала, мысли мои текли как хотели, я не противилась. Но как только в них возникал папа и та потаскушка, заставляла себя переключиться на что-нибудь приятное. В садах вовсю цвела индийская сирень. От ее пышных гроздьев несло терпкой сладостью, а от озера рыбой. На улицах было довольно людно, хотя жара стояла такая, что батончики тут же начали таять. Придется нам с Джейд белую шоколадную глазурь слизывать с обертки, но так даже вкуснее, подумала я.

Иногда в мыслях всплывала моя гора, звала меня, но я старалась загнать ее обратно в глубь сознания, так глубоко, чтобы она там затерялась. И поэтому все быстрее и быстрее крутила педали, чтобы оторваться от всяких дум.

У дома Джейд я крикнула ей в окошко:

— Давай выходи!

Она выбежала, и сразу к велосипеду. В шортиках и коротенькой, выше талии, майке. И руки, и длинные тощие ноги были красными, как вареный лобстер, это она отдохнула на побережье. Но самое главное, она сделала стрижку под мальчика, а волосы у нее стали почти белыми.

— Салют, Ви, — сказала она, подъезжая. Раньше меня так называл только Мика.

— Салют. Обгорела ты капитально, и волос почти не осталось. — Я снова внимательно ее оглядела.

— Это точно. Мама ругалась, сказала, нечего дурить. А я все равно постриглась.

— Сама, что ли?

— Сначала да. Взяла ножницы и откромсала хвостики. Маме пришлось тащить меня к своей парикмахерше, чтобы та все выровняла. — Она потрогала волосы. Потом подергала короткую прядку. — Без них гораздо легче и не так жарко. И по-моему, я стала похожа на Твигги [28] . Тебе не кажется? А если даже и нет, все равно я довольна.

— По-моему, тебе очень идет. — Я ободряюще ей улыбнулась, дескать, не волнуйся, все отлично.

Она посмотрела на мои ноги.

— Ну почему я не загораю? Мои дурацкие белые ноги сразу же делаются красными.

Я пожала плечами:

— Это зависит от особенностей молекул.

— Дурацкие молекулы.

А я считала, что ее молекулы гораздо привлекательней моих.

— У меня есть для тебя батончик «Зеро».

— Кле-е-е-ево.

Когда мы немного отъехали, она сказала:

— Одна девчонка в нашем классе похожа на актрису из фильма «Летающая монахиня».

— Да ты что?

— Правда. Но все называют ее «Нетающей монахиней», потому что она как ледышка, ни с кем не разговаривает. А настоящие монахини терпеть не могут этот фильм, говорят, надо быть скромнее.

— Они скажут. — Не понимала я католиков, но кое-какие их традиции мне нравились.

Мы катались до самого ланча, есть отправились к Сут и Марко. Она нас громко приветствовала: