Онлайн книга «Убить Петра Великого»
— Это уж тебе решать, Федор Юрьевич. Говорят, пока с князем Ромодановским не повидаемся, с Москвы не съедем. А если князь не пожелает, так мы другие стрелецкие полки на смуту подобьем. Князь Ромодановский тяжко вздохнул: — С них станется. Год назад едва смуту погасили, так они опять по новой мутят. Вот что, исправник, встречаться с ними я не стану. Поговоришь с ними сам. А про меня скажешь, что занедужил я крепенько. — Все передам, батюшка. А если в Москву начнут проситься, что тогда им сказать? Федор Юрьевич горько хмыкнул: — Мало у нас в приказе хлопот, теперь еще и стрельцами приходится заниматься… Скажешь им вот что… Переведем в Москву на следующий месяц. А как они успокоятся, так отправим с семьями на вечное житие в украинские города! Нечего им здесь смуту подымать! — Понял я тебя, Федор Юрьевич, так и передам. — Ох, день нынче долгий. Что там еще? Какие слухи по Москве гуляют? — Ропщет народ, батюшка, — честно признал исправник. — Непристойные речи глаголит, Петра Алексеевича «пьянчужкой-царем» называют да «царем Кокуйским»… — Ишь ты! — аж поперхнулся Ромодановский. — … Дескать, не ведают, в какую сторону он святорусскую землю и матушку Москву повернет. А еще говорят, что подати высокие, что год от года все хуже становится. А как государь съехал, так правды на Руси и вовсе не доискаться. Тебя во всем винят, Федор Юрьевич. Губы князя перекосило от едкой усмешки: — А кого же им еще винить, коли не меня? Чай, на Москве я теперь за хозяина. Что там еще такого болтано? — Хлеб подорожал, мясо дорогое, только по праздникам и приходится отведывать. Но более всего говорят о том, — голос исправника перешел почти на шепот, — что, дескать, помер государь на чужбине, а вместо него пришлые людишки заправляют. — Вот как?! — подивился Ромодановский. — На всех базарах только о том и болтают. Такое дело без пития не переварить. Подняв кувшин, он жадно поглощал пиво, оттопырив нижнюю губу. А когда в утробу провалился последний глоток, князь сытно икнул и потребовал продолжения рассказа: — О чем еще роптание? — О тебе худое молвят, князь, монстрой да кровопийцей называют! — Не ново! — вяло отмахнулся Федор Ромодановский. — Дело говори! — А еще говорят, что на царствие нужно Софью Алексеевну ставить, только она одна порядок навести может. — Крамольников отлавливаете? — А то как же без того, Федор Юрьевич! — горячо заверил дьяк. — Все ямы и кандальные палаты ими забиты. — Кто из них самый говорун? — Федька Савельев, попов сын. — Откуда родом? — Из Переславля. — Пусть приведут. Поговорить желаю. Скоро стража привела изможденного узника — долговязого, неимоверно тощего. Тело его иссохло так, что одежда на нем висела мешком. Рыжая борода, собравшись клинышком, посматривала в сторону. Волосы у колодника были густые и длинные, а вот на самой макушке пробивалась светлая поляна. На тонких руках — несуразно тяжелые кандалы. — Сядь! — кивнул начальник приказа на лавку. Лавка была старая, низкая, до блеска отполированная седалищами узников. — Чего ты там про государя злословил? Федор Юрьевич пытался рассмотреть на его лице нечто похожее на страх, но тот взирал на удивление спокойно, как если бы оказался не в Преображенском приказе, а за околицей батюшкиного дома. «Неужто не ведает, куда попал? — Федор Юрьевич глядел на кандальника с интересом. — Из Преображенского приказа только два пути — на каторгу или на погост». — То, что по всей России уже давно высказывают. От государя уже давно известий никаких нет. Сгинул он на чужбине! Даже неведомо, где его могилка. — Сгинул, говоришь. Глянь вот сюда, — поднял князь лежавшую на столе грамоту. — А это что тогда? — Мне почем знать? — От великого государя посланьице. Живехонек он, чего и нам всем желает. И знаешь, что он пишет? — Не ведаю. — А пишет он о том, чтобы таких смутьянов, как ты, я своей властию наказывал. Всех тех, кто дурные слухи о царе-батюшке распускает. — Ты бы, князь, по базарам прошелся, так еще и не такое бы услышал. — Ты, попович, не дурачься, — строго заметил князь. — Не в богадельню попал, а в Преображенский приказ. — Чего же мне трудиться, князь, ежели отсюда только в одну сторону? — хмыкнул попович. — На погост! Князь Ромодановский с интересом посматривал на колодника. Перед ним стоял человек редкого мужества. Иных только от одного вида судьи приказа в пот прошибает, а этот лишь глаза сузил. — Вот как ты заговорил… Чем же ты так крепок? — Молитвами, князь, — смиренно ответил попович. Заполучить бы такого в соратники. Гниль одна вокруг, опереться не на кого. — Складно отвечаешь, попович, а вот только на бога надейся, да сам не плошай. Не ведаю чем, но приглянулся ты мне, попович. Иные прежде чем до пыточной дойдут все смрадом изойдут, а ты держишься так, как будто тебя в кабак привели. Силен! Ну так что, поверил, что государь жив? — Поверил, князь. — А хочешь знать, о чем он дальше пишет? — Не моего ума это дело. — А ты, оказывается, нелюбопытен. Ох, по нраву ты мне приходишься, попович! — Подняв грамоту, князь Ромодановский принялся читать: — «…А тебе, кесарь-цезарь Федор Юрьевич, низко кланяюсь и прошу об одном, уговори Евдокию уйти в монастырь. Не люба она мне…» Попович невольно сглотнул слюну. — Слыхал? — Чай не глухой, — тихо отвечал попович. — Вот это и есть государева тайна. И как ты думаешь, попов сын, уговорю я царевну уйти в монастырь? Али нет? — хитро сощурился Ромодановский. — Неведомо мне, князь, — растерянно произнес попович. — А вот я тебе могу сказать наверняка. Уговорю! Поначалу я приду к ней, как холоп, просящий милости, чтобы послушала приказ великого государя Петра Алексеевича и отправилась в монастырь. — Подумав малость, добавил: — Если потребуется, так в ноженьки ее царские бухнусь. Чего же ради государевой службы не сделаешь! А вот если откажет, тогда уже другой разговор. Возьму ее за волосья, как простую девку, и уволоку на телегу. — Привстав, князь Ромодановский приблизил лицо к поповичу. Тот не отшатнулся, выдержал режущий взгляд. — И на позор повезу по всей Москве в монастырь! Думаешь, не посмею? — В твоей власти, князь. — Верно глаголишь. Еще как посмею! Лицо у князя Ромодановского было круглым, заметно припухшим от ежедневного пьянства. Нос крупный, пористый, с некрасивыми синими сосудами. |