Книга Право безумной ночи, страница 14 – Алла Полянская

И снова качели поднимают меня высоко-высоко, и я лечу над летним лугом и удивляюсь, отчего я раньше этого не делала, ведь это так просто! И можно улететь и больше не возвращаться. Но я должна.

Если это утро, то очень мрачное. Сквозь узкое окошко я вижу, как моросит дождь. Медсестра принесла орудия пыток и что-то мне колет. Ешьте меня, мухи с комарами, но мне уже все равно. Мне так хреново, как не было еще никогда в жизни. Болит все, а самое главное — болит поясница, и конца этому не предвидится.

Голоса, приближающиеся к палате, вытолкнули меня из сонного состояния.

— Нет, ее уже никто не подозревает — после произошедшего здесь. Но допросить я ее должен.

Знакомый голос, да. Вчера слышала его, до того, как все случилось. Значит, полиция не склонна отстать от меня.

— Это реанимация, больная спит, беспокоить ее не надо.

— Кстати, как ее адвокат, я не понимаю, зачем теперь, после случившегося, вам так понадобилось допрашивать госпожу Одинцову. Если учесть, что она вчера едва не стала жертвой покушения, и токсикологический анализ крови и жидкости в капельнице это подтверждают, то уже очевидно, что и взрывчатка в машине тоже предназначалась ей и лишь по чистой случайности…

Как же они мне все надоели! Нужно поговорить с полицейским, и все, пусть он оставит меня в покое, иначе это затянется бог знает на сколько.

— Валентин Семеныч, я проснулась!

— Вот, видите — она проснулась! — это радуется голос, идентифицированный Семенычем как Саша.

— Это ничего не значит. Саша, здесь реанимация, и больная очень слаба, ее сердце и до этого не было здоровым, а после произошедшего и вообще может не вынести ни малейшего волнения, неужели ты этого не понимаешь?

— Я очень аккуратно. Ну, я же по-человечески все понимаю!

— Если моя клиентка не против, то я бы предпочел выяснить все прямо сейчас. — Адвокат заглядывает в бокс. — Здравствуйте, Ольга Владимировна. Как вы?

— Давайте покончим с этим, иначе полиция никогда не оставит меня в покое.

Они все трое входят в бокс, и в нем совсем не остается места.

— Меня зовут Александр Викторович Романец, я старший следователь прокуратуры.

Он молодой и очень серьезный. В синем кителе и фуражке выглядит немного комично, потому что у него совсем белые волосы и очень светлые кожа и глаза. Альбинос, надо же. Бог шельму метит.

— Спрашивайте.

— Саша, максимум — пятнадцать минут! — Семеныч обеспокоенно смотрит на приборы, к которым меня подключили. — Больно?

— Терпимо.

— Да после всего, что ты за полгода вытерпела, бедолага, тебе сейчас все терпимо. Ведь второй раз шили практически по живому. Нельзя наркоз было…

— Ничего, жива. Спрашивайте и убирайтесь, я спать хочу.

Стандартные вопросы для протокола — и стандартные ответы. Ничего я не знаю, парень, и представить не могу даже, кто меня так невзлюбил.

— Скажите, а мог бы кто-то из бывших… друзей вашего мужа хотеть причинить вам вред?

Вот этот вопрос вообще здесь лишний.

— Клима нет уже восемнадцать лет. Если бы кто-то из них хотел меня убить, незачем было ждать столько времени, тем более что я не прячусь.

— Да, конечно. А вы поддерживаете контакт с кем-нибудь из них?

— Нет.

Незачем было моим детям знать этих граждан, как и то, чем они сейчас, скорее всего, являются. И мне они были совершенно не нужны в той жизни, которую я строила для своих детей — такой, какую мы с Климом и хотели для них. И в ней изначально не было места старым друзьям Клима, он тогда и сам это отлично понимал и не обижался. Так оно осталось и после его смерти.

— И вы никого из них ни разу не видели после похорон мужа? Не поддерживали связи?

— Я не стремилась поддерживать знакомство ни с кем из них. Это не те знакомства, которые я хотела бы поддерживать, если вы понимаете, о чем я говорю, и очень опасные связи. Мне совершенно ни к чему, чтобы мои дети были знакомы с подобными людьми.

— Конечно. Я справлялся о вас, и все характеризуют вас в превосходной степени: прекрасный специалист, абсолютно порядочный человек, отличная мать. И, конечно, я понимаю, что… но я обязан был спросить, уж простите меня, Ольга Владимировна, что ворошу эту старую историю, но видимых мотивов для того, чтобы вас убить, я пока ни у кого не обнаружил.

— Но у кого-то он все-таки есть, как видите.

— Да, очевидно. Вы простите, что побеспокоил, но сами понимаете — есть вопросы, которые я должен был прояснить для себя, чтобы двигаться дальше. Уж не обессудьте, но старая история с вашим мужем так и осталась невыясненной, и я…

— Ничего.

Эта история так и не стала для меня старой, так же, как не осталась невыясненной — виновные были найдены и наказаны, но от этого никто не сделался более счастливым, и я в первую очередь. И все это до сих пор еще со мной, и я иногда думаю о том, что было бы, сложись все по-другому, что я могла сделать, чтобы уберечь Клима от убийцы — и по всему выходит, что ничего.

— Александр Викторович, я считаю, что упоминание о погибшем муже моей клиентки совершенно не имеет отношения к данному преступлению.

— Как знать… Что ж, Ольга Владимировна, желаю вам скорейшего выздоровления, а я со своей стороны постараюсь сделать все, чтобы виновник ваших бед был арестован и понес наказание.

Да ты понятия не имеешь, кто бы это мог быть — точно так же, как и я, и знать не знаешь, с какой стороны подступиться к этому делу. А я хоть и не знаю, но у меня есть, у кого спросить.

— С вашего позволения, Валентин Семеныч, мне нужно буквально пару минут наедине с клиенткой.

— Но не дольше. Идем, Саша, провожу тебя.

Они уходят, и мне становится как-то не по себе — отчего-то присутствие Семеныча меня успокаивало.

— Ольга Владимировна, экспертиза показала, что препарат, который вам пытались ввести, один из новейших.

— Я польщена. Кто-то следит за новинками на фармацевтическом рынке.

— Безусловно. Но я хотел бы знать другое: как вы считаете, кто бы мог вам все это устроить?

— Не знаю. Вот честное пионерское: не знаю! Моя жизнь — самая обычная, и кому я могла помешать, даже представить не могу.

— Но кому-то вы мешаете настолько, что человек два раза покушался на вас, и второй раз вы видели убийцу.

— Я тогда только от наркоза отошла и не вспомню ее лица даже под страхом смертной казни.

Лица-то я и точно не вспомню — но запах узнаю, и вообще — узнаю, если придется. И главное сейчас — поскорее выйти отсюда и начать искать того, кто пытался мне устроить лифт на тот свет. Одно дело, когда я сама собиралась это сделать, и это было мое решение, и совсем другое — какой-то подонок, который вдруг решил спровадить меня с глаз долой.