Книга Брак. Дорога во все ненастья, страница 36 – Николай Удальцов

К всемирной глобализации, происходившее на террасе «Макдональдса», тоже имело весьма отдаленное отношение.

Перед каждым из мужчин, на плетеном пластмассовом столике находился стандартный набор из сэндвичей, кофе и стружек картошки-фри в высоком, разукрашенном подобием рекламы, стаканчике.

«Макдональдс» летом, в полдень, это место, куда ходят не голодные люди, а люди, которым хочется просто посидеть и поболтать.

Петр и Иван не отличались от всех остальных – они сидели и разговаривали.

– …Почему, это, нам не стоит говорить об искусстве? – спросил как-то Ивана Головатова инструктор краевого управления культуры в городе Красноярске, куда Иван забрел по случаю во время перелета из Ленска в Москву.

Самолет, на котором летел Головатов, подзасел в Красноярске из-за дождливой погоды, Иван сдал билет и решил побродить по новому для себя городу день-другой.

В управление культуры, куда он зашел, чтобы разузнать насчет койки в гостинице, его попросили прочитать лекцию «об искусстве» – как выразился инструктор – для работников городского коммунального хозяйства.

– У нас, в крае, можно сказать, все разбираются в искусстве, а вы – столичный поэт… – толи инструктор хотел, таким образом, закомплементить Ивана, толи, он сам был бывшим коммунальщиком, но Головатов посчитал, что отрывать людей от дел глупо, особенно в дождь, и ответил просто:

– Если есть что-то, в чем разбираются все, значит, в этом никто ничего понять не в состоянии…

– …Может просто, когда человеку за пятьдесят, – проговорил Петр, глядя не на Ивана, а куда-то в пустоту, называемую поэтами и космофизиками небом, – С политикой, футболом, погодой и искусством, вообще, начинает твориться что-то непонятное.

В этот момент, мимо столика, за которым сидели Петр и Иван, прошли две проститутки.

Девицы были довольно симпатичными и напоминали лучики. Только непрямые, а преломленные плохоотполированными линзами и отраженные многими зеркалами, некоторые из которых страдали кривизной.

Казалось, порочности они несли не больше, чем все остальные девушки на улице. Просто, свою порочность, они несли нескрывая.

Напоказ.

– …Ну, а если, у людей такой нарочитый вкус! – без всякого сомнения, в своей правоте, сказал презентальный галерейщик на открытии глупого, пошлого и бессмысленного людосбора, названного иностранным словом «биенале», и, оттого, еще более глупого, пошлого и бессмысленного.

Петр не стал спорить, потому, что предмета спора не видел. Он просто ушел, подумав:

Девушки-проститутки – словосочетание, рожденное от брака интеллигентности с реальностью – поставили свою личную жизнь на рынок и на план одновременно, и Петр, провожая их взглядом, незлобно усмехнулся:

– Троцкистки секса.

Художник и поэт были знакомы так давно, что многое в их разговоре, уже не нуждалось в дополнительных словах.

В молчаливом взаимопонимании взрослых людей нет никакой мистики.

Мистика начинается там, где понимание отсутствует.

Впрочем, возраст здесь ни при чем. И когда взрослые думают, что дети понимают не все – это только подтверждает то, что не все понимают взрослые.

Каждый возраст имеет свой счастливый шанс остаться непонятым. Шанс стать возрастом поэтов потому, что тот, кто понимает, что понимает не все – может фантазировать. Тот, кто думает, что понимает все – может только заблуждаться.

– …Почему ты подумал, что это проститутки? – спросил Иван. – Потому, что они безразлично обходят стороной столики, за которыми сидят женщины и дети.

– По-моему, Петр, ты, даже когда говоришь об искусстве, думаешь о женщинах, – проговорил Иван, немного помолчав, и Петр улыбнулся ему в ответ: – Я о них думаю, о чем бы ни говорил.

– И, никогда не думаешь, о женщинах плохо? – задав этот вопрос, Иван расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и ослабил галстук. Видимо, для того, чтобы решать, что плохо, а что – хорошо? – человек должен иметь возможность свободно дышать.

Петр ответил, почти не задумываясь, но, улыбнувшись:

– Даже когда мы думаем о женщинах плохо, мы все равно думаем о женщинах.

– Только не говори, что тебя заинтересовали эти девицы.

– Нет. Меня заинтересовали те две женщины, что сидят через три столика, справа от тебя.

Иван повернул голову, лишь на мгновение, но его хватило, для того, чтобы он что-то вспомнил:

– Одну из них я знаю.

– Какую?

– Ее зовут Лика, – поэт Иван Головатов по институтской специальности был гинекологом, – Несколько лет назад я делал ей аборт.

– Какой же удивительной информацией можно обогатиться сидя в «Мак-Дональдсе», – слегка, ненавязчиво, поиронизировал Петр, – Лику я тоже знаю. Правда, не очень близко.

– А вторую?

– Вторую – не знаю совсем.

– По-моему, ты смотришь как раз на вторую.

– Верно.

– …Ну и чем это все закончилось? – Иван понимал, что разговор заходит в область, путешествие по которой не всегда имеет право даже близкий друг.

И понял бы, если бы вопрос остался без ответа.

Но Петр ответил и, тем самым, сделал первый шаг по словам, которые привели к поступкам:

– Она ушла от меня к другому мужчине.

– Ты так и не простил ей этого?

– Нет.

– Библия учит, что нужно прощать, – вздохнул Иван.

– Библия учит прощать врагов.

– Ну, что же, Петр, прошлое – это не всегда старые ответы.

Иногда – это новые вопросы.

– Да, – вздохнув, согласился Петр, – Но, дело не только в этом.

– А в чем еще дело?

Петр, задумавшись о своем, замолчал, и его мысли вылились в нестройную повесть. В набор, иногда не связанных между собой событий, каждое из которых могло бы послужить сюжетом для маленького рассказа.