Онлайн книга «Брак. Дорога во все ненастья»
|
Потом Лена рассказала об этом своей подруге Лике – они были такими близкими подругами, что их дружбу не нарушило даже то, что, однажды, они оказались на вечеринке в одинаковых платьях – Лена могла рассказывать Лике все. – Заводить роман с пьяницей, – смутила Лену Лика. Смущение вызвало то, что Лене показалось, что Лика решила, что Лена уже приняла какое-то решение, – А как же твоя врожденная нравственность? – Надеяться на нравственность, данную от рожденья, – улыбнулась Лена и подумала не о художнике, а о себе, – Все равно, что ждать письмо от младенца, который еще не научился читать и писать……Время было такое, что некоторые люди росли как грибы. Правда, в большинстве своем, сразу червивые. А, кто-то – червивел постепенно. И получилась так, что одна знакомая Лены, сдала экзамен на депутата. Лена ее особенно ни о чем и не просила, но место в торговом отделе администрации родного города ей нашлось, и пришло время прощаться с Вневедомственной охраной, пенсионерами и художником. Прощание предполагалось бесслезным, так, как бардак в деле охраны общественной собственности, ей прилично надоел. И тут-то и произошло одно событие. Событие, о котором Лена не рассказала даже Лике……На последнюю вечернюю проверку того, что называлось в официальных бумагах, постами охраны, она пошла радостная, на высоких каблуках, в пиджаке, приоткрывавшем ее большую, красивую грудь – в таком виде, она никогда не позволила бы себе ходить на службу, если бы не последний день. Ей было тепло, светло и очень уютно. Дверь на склад шляпной фабрики, открытая настежь, не удивила Лену – сторожа часто не закрывали дверей допоздна, когда погода была хорошей. Из-за двери раздавались голоса, мужской и женский. Это были голоса художника и его жены – Лена без труда узнала их, как только подошла к порогу.Говорящие, видимо, были так заняты своим разговором, что даже не услышали стука Лениных каблуков по асфальту. – …Семья у нас давно распалась, как наше государство! Правильно говорят, что семья – это маленькое государство! – Неправильно, – ответил жене художник. – Что – неправильно!? – Государство – это упрощенная семья…– Я положила на тебя лучшие годы моей жизни! – почти выкрикнула жена художника, не подозревая, что ее слова слышит кто-то третий. Художнику, видимо, нечего было ей возразить. И, потому, он ответил, наверное, то, что думал: – К тому, что эти годы были лучшими в твоей жизни, я, кажется, тоже имею некоторое отношение… – Ты должен меня понять, ты же умный человек! – жена художника стала говорить тише. Художник отвечал ей довольно вяло, почти безразлично, но сквозь это безразличие пробивалась ирония. Неуверенная. Покачивающаяся, как пьяница, по дороге домой. И еще, в голосе художника почему-то звучало призрение: – К умным относит себя каждый. Впрочем, мне, как минимум, нужно иметь очень большую голову, чтобы на ней уместились все рога, которые ты мне наставила. – А что мне оставалось делать?! Тебя, ведь, ничего, кроме водки, не интересует! Не было ни денег, ни любви! – Ты говоришь о любви или о деньгах? – Денег тоже не было! – Ты пришла ко мне в старенькой дубленке, с целлофановым пакетом в руках, а, уезжая, вывозила вещи на длинномере. Одних тряпок набралось четыре чемодана. – Ты сам сказал: забери все, и уходи! – Ты все забрала, но пока не ушла. Не останавливайся на полпути. – Я не остановлюсь! У меня есть другой мужчина! – Это ему понадобился мой бритвенный прибор? – Не паяцствуй! Твой бритвенный прибор никому не нужен! И мебель мы нажили вместе! А кухню мне подарила мама! – Подарила мама, а оплатил-то ее я. – Ты врешь! – Кстати, сейчас – дело прошлое, но «Москвич», который подарил тебе папа – тоже оплатил я. – Ты решил довести меня до слез! – на этой фразе жены художника, наступила пауза. Казалось, что оба выговорились. Но, как выяснилось – нет. После небольшого молчания, художник тихо и грустно проговорил: – Лучше ты будешь права, чем начнешь плакать…– Я не буду с тобой спорить… – напоследок проговорил художник После этих слов, жена художника выбежала из помещения склада, и Лена заметила, что та, красоте и уверенности которой сама Лена даже немного завидовала, впервые выглядит некрасивой и растерянной. Но, успевшей крикнуть напоследок: – Лучше бы ты поспорил. Может быть, я бы изменила свое мнение…И еще Лена отметила: – Наши каблуки стучат почти одинаково… …В полутемном складе, на мешке фетра сидел художник. Трезвый и унылый. Он даже не поднял головы, когда Лена подошла к нему. Видимо, расставание, даже со ставшей нелюбимой женой – все равно трагедия. – Извини, мне пришлось все это выслушать, – тихо проворила Лена, чувствуя неловкость положения, котором они оба оказались – один неумышленно разболтал свою тайну, другая неумышленно ее подслушала. – Ничего страшного, – ответил художник спокойно и безразлично. – Я не хотела быть свидетелем вашего разговора. – Ты не свидетель. Твое присутствие – это просто случайность. А в случайности не верят ни Бог, ни соседи…– Прости ее, – сказала Лена, чувствуя, что проявляет не женскую солидарность, а невольную солидарность с мужчиной. Впрочем, художник не дал ей возможности развить половой оппортунизм: – Прощают те, кто уже не любит…– Ты хоть сам понял, почему вы разошлись? – спросила Лена. Петр поднял на нее свои глаза, и она впервые увидела, что глаза у него красивые. – Я уже не раз думал о том, почему мы сошлись, потом, не раз думал о том, почему мы расходимся? И выходит так, что в обоих случаях, я думал об одном и том же…– Ладно, тебе пора заступать на смену. – Извини. Я чуть было не собрался уходить. – Ты, что, забыл о работе? – Нет, – невесело усмехнулся Петр, – Просто у нелюбимых, стрелки часов движутся не в ту сторону…Слушая художника, Лена, сама не заметив этого, приняла свою самую выигрышную позу – немного подобрала животик, выставила одну ножку вперед, и при этом, слегка приоткрылась ее грудь. Петр встал с мешка с фетром, подошел к ней и проговорил: |