Онлайн книга «Темная комната»
|
Может, из плохого выйдет что-то хорошее, из-за блужданий этих. Зайду к нему, снова подружимся? До пятого класса, помню, дружили мы с ним — не разлей водой! Хоть и в разных школах. Потом, помню, он в кружок «Умелые руки» поступил. И выявился у него колоссальный талант к разным изделиям, миниатюрам. Сначала ещё можно было что-то различить, а потом всё меньше стал делать, всё мельче. Придёшь, бывало, показывает: — Вот волос. Приглядишься — что-то мелькнёт в солнечных лучах. — А-а-а… вижу! — Хочу в нём тоннель продолбить, а по тоннелю поезда пустить. — Ты что? Это невозможно! — Возможно! — говорит. — Для человека ничего невозможного нет! Потом на месяц пропал. — Ну, что, — заходишь к нему, — как поезд? — Нормально, — говорит. — Хочу теперь пассажиров в него посадить. И тут уже все только в микроскоп можно разглядеть, и то с трудом! Из кружка «Умелые руки» ушёл, перешёл в городское общество миниатюристов — довольно много их в городе оказалось. Зашёл я однажды туда — уже он со взрослыми, все его с почтением: «Анатолий Иваныч!..» И там пробился, стал меньше всех изделия делать. Стали произведения его в Индию посылать, в Париж — во всём мире такие люди оказались. А к остальному он зато как-то остыл. Неинтересно ему стало всё, что простым глазом можно увидеть. Я, видимо, тоже стал для него слишком велик. Придёшь к нему, он глаза от лупы не отрывает. — Ну, что, — показывает. — Хороша вещь? А ничего не видно. — Да, — говорю, — неслабо. Так и прошла наша дружба. Изделия его всё уменьшались, а виделись мы всё реже, тем более — он в другую школу ходил. «Может, — думаю, — всё прошло? Может, снова он в мир зримых величин вернулся?» — Постой-ка! — Вите говорю. — Тут у меня, кажется, друг живёт! Поднялся с замиранием сердца, звоню. Открывается медленно дверь… Он! Но нет, видимо, изделия ещё меньше делает. Смотрит на нас, моргает, никак фокус глазной перестроить не может. Никак, видимо, не может понять: что это за великаны к нему пришли? Перестраивался минут пять, потом узнал. — А… это ты! Стоит, смотрит. — Да, — говорит, — как-то уже иначе я тебя представлял! — Ну, извини, — говорю. — Вас двое, что ли? Вошли, стали снег стряхивать. Толик говорит изумлённо: — Неужели снег уже? Не может быть! Что значит «не может быть»? Что мы, притворяемся, что ли? Вошли в комнату, он снова стал на меня глядеть. — Неужели, — говорит, — у тебя такие длинные уже волосы? Говорю: — А по-твоему, какие же? Сел он за стол, в микроскоп уставился. Потом из крохотной шкатулочки достал какой-то невидимый инструмент, стал под микроскопом что-то им делать. Потом вспомнил про нас, от микроскопа отстранился, спрашивает: — Ну как? — и на стол показывает. Витька посмотрел и простодушно говорит: — Что — как? Ничего ведь и нет! Вздрогнул я. Я знаю уж: для Толика это самая страшная обида! Толик окаменел лицом, в угол сел и молчит. Потом говорит: — Ну что? Болтаетесь? Делать вам нечего? — Ладно, — говорю, — больше не буду тебя отвлекать — никогда! Видимо, слишком я тебе велик! Пошли, Витька. Вышли на улицу. Витя мне говорит: — Здорово ты его! — Насчёт чего? — Ну, насчет того, что слишком ты для него велик! — А… да я не в том смысле… Я в смысле размера. Расстроился я. Вдруг слышу я, кто-то меня зовёт. — Санька! Здорово! Ты откуда здесь? — Гляжу — дядя, младший брат отца. Сидит в кресле прямо посреди тротуара, а рядом кровать стоит, шкаф и стол. — А, ты с приятелем, — говорит. — Это хорошо! Переезжаю, на эту вот лестницу, а грузчиков звать — сам понимаешь, три шкуры сдерут! Так что хорошо, что ты с приятелем мне попались, как это ты только сюда забрёл? А я и сам не понимаю — как! Стали мы с Витей мебель таскать по узкой крутой лестнице на пятый этаж! Запыхались, дышать даже больно, ноги дрожат… А этот дядя прелестный только «спасибо» в конце сказал и дверь закрыл. «Что было это? — думаю. — Почему это мы мебель сейчас таскали? И главное — с дядей отец уже год как поссорился, все отношения порвал! А я почему-то мебель ему ношу!» Да-а… Хотели забыть все заботы, отдохнуть, а что вышло!.. Правильно, понял я, папа мой говорит: «Тех, кто от дел бегает, всё равно они настигнут, причём в самой тяжёлой, обидной иногда форме!» Идём по какой-то незнакомой уже улице. Вдруг слышим, какой-то голос сверху: — Эй, ребята! Горохов! Григорьев! Догадались наконец на дом посмотреть. Видим, из форточки на третьем этаже голова одноклассника нашего Волкодавова торчит. — Ребята, — кричит, — отлично, что я вас увидел! Давайте ко мне — у меня никого нет! — Отлично, — Витя говорит. — Отдохнём! Телевизор посмотрим! «Да, — думаю, — а я ещё почему-то его не любил! А он увидел нас, в форточку высунулся, к себе позвал! Хороший человек оказался, а я не знал!» — Ладно! — Витька кричит. — Сейчас идём! А какая твоя ква? — Какая, — Волкодавов говорит, — «ква»? — Ну, квартира, — говорю. — Номер какой? — А-а-а, — Волкодавов говорит, — это неважно! — Как так? — Так, неважно! — Волкодавов нам сверху кричит. — Мать всё равно меня закрыла, через дверь вам никак не войти! Давай уж так, по водосточной трубе! Стали лезть к нему по трубе. Труба скользкая, мокрая, ухваты, которые её держат, в руки врезаются… Оглянулся я, колоссальная уже высота!.. Долезли наконец до его окна. — Ну, давай, — говорим, — окно открывай — устали сильно! — Не, — говорит, — окно не открою. Мать убьёт меня — она вчера только его заклеила. — Как же нам? — говорим. — А в форточку, если хотите. — Что значит «если хотите»? Подоконника-то у тебя нет, как же мы до форточки твоей достанем? А внизу уже толпа собралась, на нас показывают. — Ну ладно, — Волкодавов испугался. — Не хотите — не надо. Завтра увидимся. |