Онлайн книга «Третье дыхание»
|
“луппары” положен мне. Но – бывают же радости! – Страф-стфуй, Фалерий! Кайза, финская подруга моя. Обычно она каждым летом на месяц квартиру снимала у нас, набирала тут материал для научной книги о стрессах. Но этим летом – не приехала. У нее у самой случился стресс: ее квартира сгорела. Однако звонит. – Слу-ушай меня! Тут в Петерпург е-едет отин профессор… ты не знаешь его. Я хочу тень-ги с ним перета-ать, за арен-ту твоей кфартиры! Вот это кстати. Обрадовался: – Это… за будущий год? – Я еще не знаю про пу-утушый кот. За проше-етший! – Какой прошедший, Кайза! Ты же не жила? – Но тем не менее я ан-ка-широ-вала ее! Ты никому ее не става-ал! – …Нет, Кайза! Нет. – Ну спасипо, Фалерий! – Целуем тебя! Трубку повесил. И вдруг – счастье почувствовал. Оказывается, я что-то еще могу! На Нонну поглядел. – Правильно, Венчик! – она произнесла. Раз живы души у нас – не погибнем!.. Стала сладко зевать Нонна. Увел ее. Глубокий, освежающий сон! Получился, впрочем, не очень глубокий… Лежал вспоминал. Голоса слушал в нашем дворе. Какие-то странные… Может, из прошлого? Или, напротив, – из будущего? Задремал. Снова скрип какой-то с кухни донесся. Пошел. Та-ак! Заняла позицию. Против /того/ окошка стоит! /Это/ она вспомнила! Нет бы хорошее, /реальное/ вспомнить что-нибудь. Или хотя бы придумать что-то толковое. Нет! Дымок поднимается над ее головой. Что-то есть в ее голове, кроме дыма? Подошел. Погладил ее по темечку. Обернулась. – Ну чего смотришь? – я сказал. – Нет там ничего! Пусто. Тьма. Виновато улыбнулась: – Так это еще страшнее, Веч! Чем-нибудь, конечно, наполним… Чем? Слышал во сне – опять половицы заскрипели. Туда? Открыл глаза – койка пуста. На посту стоит. Смотрит. Нет – не спасемся мы! О! Вот и Анжелка появилась, рыбка моя! Голенькая, но бедра полотенцем повязаны. Да-а. Мой бред не лучше прежнего оказался. Б. У. Бред Улучшенный? Наоборот! Бред Ухудшенный! Разучился бредить. Анжелка пальчиком поманила. Это конец. Интересно – что это я сочинил? Мультик? Боевик? Мелодраму? Сам не пойму. “Мыльную оперу”, в ста шестнадцати сериях? Столько не потянуть! – Тебя, кажется, там зовут? – поворачиваясь ко мне, Нонна проговорила. – Меня? – я произнес удивленно. – А может – тебя? – Иди! – закричала она. Дрожащей рукой стала срывать с гвоздя декоративный узбекский нож в ножнах. Как я любил его! Долго вешал, место искал. Погибну за свой дизайн! Когда ждал ее, трусливо петельку ножен к гвоздику веревочкой привязал. Совсем убирать – не хотел. Красиво! Вот и получи. Зря только пальчик ломал. С целым бы лучше смотрелся в гробу. Анжела машет. Но хоть погибну за свой сюжет. “В связи с профессиональной деятельностью” – лучшая смерть. Но ей ее “деятельность” дорого встанет – если зарежет меня. И тут о ней должен заботиться? – Уйди! – дрожала она. – Очень тебя прошу! Не доводи до греха. Тебе там лучше. Иди! Мне там замечательно. Но тянуть без конца эту “мыльную оперу” не намерен. Силы уже не те. И пальцев не напасусь. На мой грязный бинт не глянула даже! Тщетны усилия. Вытащил нож, протянул ей: – Бей! Отличная развязка. И “моральный вес” сохраню. Нож в тонкой ее ручонке заходил ходуном. И хочется вдарить – и что-то удерживает ее. Надо было к маменьке ее отправить!.. Но поздно уже. – Ой!.. А кто это? – она вдруг произнесла. А мне и самому интересно. Вторая голова! Задвигалась в том окошке, как поплавок… О! Вот он-то все и устроит! Боб. За то, что я предал его, – пуля положена мне. Вот и ладушки! И Нонна на свободе. Некстати возликовал. А может, воспеть все-таки кизяки? Что мне стоит? Стал махать ему ручонкой: мол, погоди. Все же мой бред лучше, чем ее. Выбор есть. – Так это ж Боб! – сказал я небрежно. – Что из больницы нас вез. – Который убить тебя хочет? – еще сильней затряслась. – Ну что ж… я, пожалуй, пойду. Хоть стекла он не разобьет – целы на зиму будут. Останется обо мне такая хрупкая память. Даже курточку не надел. Минута осталась мне? И одеваться не стоит… Момент! – Вен-чик! – донесся отчаянный крик. Поняла?! Да поздно! Боевик, выходит, сложился. Новый для меня жанр. Перебежал двор. Поднялся по лестнице. Предстал. – Не понял! – развалившись в роскошном кресле, Боб произнес. – Ты как вообще ситуацию расцениваешь? Соскок? Я молчал. – …Брезгуешь, значит? Ну разве чуть-чуть. Боб за барсеткой на столе потянулся. – Я вообще-то не против, – уныло я произнес. Анжелка, сонно глядя в стекло, губки подкрашивала, словно все происходящее не касалось ее. Какие-то квелые отношения у них. Зато у нас в семье отношения отличные! – Не смей, Венчик! – раздался крик, и Нонна явилась. Мою высокую репутацию лишь она, выходит, хранит? – Отвали ты! – Боб маленькой своей ладошкой взмахнул. – …Я?! – проговорила она. И не успели мы ахнуть, как ее маленький синенький кулачок в рыхлый нос Боба влепился. Кровь хлынула на его свитер. Это знакомо мне! – Ты что? Новая вещь-то! – Боб забормотал. Забегал по комнате, голову закинув, пытаясь нащупать что-то… соль, например. Анжелка краситься продолжала. Нонна бегала повсюду за ним, выставив челюсть и кулачки, и еще бы влепила, если б голова не была закинута его. Еле скрутил ее, оттащил. С “новым русским” разобрались. Его кровью смыл свой позор. Их напор пресловутый против нашего бешенства – ноль. – Извини! – я Бобу сказал. Он стоял, голову закинув, удерживая кровь. Для бегства лучший момент. Вытащил Нонну – сначала на лестницу, через двор – и домой. – Ве-еч! Я правильно сделала? – поинтересовалась она. – Правильно, правильно. Но, – перехватил ее руку, – свет лучше не зажигать!.. И давай ляжем-ка… Чтоб площадь обстрела уменьшить. – Я понимаю, Веч! Полночи я думал, что это мы от страха дрожим. В половину четвертого усомнился в этом. К батарее подполз. Так точно! Побулькали – и отключили. Сейчас бы печь с кизяками! Размечтался. Нонна этому положила конец. Будем гордо дрожать! Впрочем… по-пластунски до кладовки дополз и, толкая перед собой электропечку, как щит, обратно вернулся. Включил. Дорого! Но как быть? Услышал, что батя за спиной тоже дырки в розетке вилкой нашаривает. Согревшись, уснули. |