Онлайн книга «Гипсовый трубач, или Конец фильма»
|
– Не знаю… – Эх, вы! Она видит нашего гипсового трубача! Понимаете? Как, а? Хорошо? – Хорошо, - кивнул Кокотов. – Она бросается к нему. И тут происходит невообразимое. Буквально на наших глазах, приближаясь к трубачу, Тая превращается из девочки в девушку. Ах, как я это сниму! Шаг - и ей уже двенадцать. Еще шаг - четырнадцать. Третий шаг - шестнадцать… Вообразили? – Угу, - кивнул автор, полуприкрыв глаза и представив себе, как Наталья Павловна превращается из девочки в женщину. – Но и это еще не все! - жутким голосом, словно рассказывая байку из склепа, продолжил Жарынин. - Мраморные фигуры в галерее тоже преображаются: боги - в корявых мужиков с вздыбленными фаллосами, а богини в бесстыдно вожделеющих шлюх с отвисшими грудями… И вся эта кошмарилья тянется к нашей Тае похотливыми руками, всеми силами стараясь не пустить ее к гипсовому трубачу, который, в свою очередь, превращается в… – Леву! - воскликнул писатель. – Правильно! – Ну это прямо фрейдизм какой-то! – Разумеется! Без фрейдизма и еврейской судьбы нынче в искусстве делать нечего! – А Лева у нас разве еврей? - удивился Кокотов. – Это надо обдумать. Итак, повзрослевшая на бегу Тая достигает Левы, но едва они протягивают друг к другу руки, раздается… – Крик петуха! - хихикнул автор романа «Астральный альков». – А вот и нет! Звук утреннего горна. Помните? Та-та, та-та, та-та… – Еще бы! - заулыбался Андрей Львович и пропел на мотив пионерской побудки: Вставай-вставай, дружок! С постели на горшок. Вставай-вставай! Порточки надевай! – Вот именно! И волшебство заканчивается. Монстры снова становятся музейными статуями. Лева ■- гипсовым трубачом в нише. И только Тая остается взрослой. С тем и просыпается. Сколько, кстати, ей тогда было? – Лет двадцать пять… – И вот она, двадцатипятилетняя, пробуждается, потягивается так, что сквозь сорочку видны крупные соски. Нет, лучше пусть спит голая! Как вы думаете? – Мне все равно! - буркнул Кокотов, странно глянув на соавтора. – Она потягивается, встает, озаряется молодой утренней улыбкой. Свежее утро. Горн зовет на зарядку. На подоконнике - букет сирени от Левы. – Она живет в мансарде - и, значит, окна выходят на крышу. – Уели! Хорошо - букет лежит на пороге. Вместо того, чтобы мелко придираться, сами придумали бы хоть чтонибудь, соавтор! Ну? Что дальше? – Дальше? – Да, дальше! – Не знаю… – Кокотов, вы будете работать или паразитировать на моем таланте? – Я… Паразитировать? - От возмущения писатель окончательно стряхнул с себя унылое оцепенение, охватившее его после письма Натальи Павловны. - Хорошо! Допустим, однажды Тая не приходит на свидание к гипсовому трубачу. – Почему? – К ней приехали. – Кто? – Друзья. – Отлично! К ней приехали друзья-хиппи. От кого он это узнает? - строго спросил Жарынин. – А это важно? – Конечно! – Ну, не знаю… От пионера, допустим. – Лучше - от пионерки. Она тайно влюблена в своего вожатого. Такое могло быть? – Вряд ли… - засомневался Кокотов. - Знаете, все-таки педагогическая этика… – Да не в вас, успокойтесь, она влюблена, а в нашего Леву. – Теоретически, конечно, могло. Когда я преподавал в школе, в меня была влюблена девятиклассница Галахова. – Если бы Набоков рассуждал теоретически, он бы не спер «Лолиту» и не прославился бы на весь мир! – А разве Набоков спер «Лолиту»? - оторопел писатель. – Конечно, спер! – У кого? – У Хайнца фон Эшвеге-Лихберга! Экий же вы темный, коллега! Ладно, вернемся к сюжету. Лева узнал, что к Тае приехали друзья-хиппи. Дальше? – Ну, приехали, расположились в лесу, на поляне, развели костер, выпивают, курят, поют под гитару… – Главное - они говорят. Помните эту прекрасную чушь, которую мы несли в те благословенные годы? Дальше так жить нельзя! Не хватает воздуха! За границей люди живут по-настоящему! Надо бороться! Идиоты! – Погодите, так вы же сами пострадали от советской власти! - удивился Кокотов. – Пострадал. Правильно. И горжусь! Это только бездарность страдает от геморроя, а талант всегда страдает от власти. Любой. Назовите мне гения, не пострадавшего от власти! Не назовете! – Пожалуй… - согласился Кокотов, вспомнив, как ему всучили унизительную «двушку» на Ярославском шоссе. – Но вернемся к сюжету. Нам с вами не хватает остроты! Из этого свободолюбивого брюзжания золотой молодежи конфликта не вытащишь! Думайте! Они должны сказать что-то такое, что перевернет сюжет! Ну! – Не знаю… – Вы не писатель! – А кто? – Аннабель Ли! – Я уйду! - вспылил Кокотов и вскочил. – Останьтесь и думайте! – Ну что уж такого страшного они могли там сказать! Они же не подпольщики. Они же не хотят убить Брежнева, в самом-то деле! – Во-от! Молодчага! Именно! Убить Брежнева! Один из приехавших, сын генерала КГБ, вдруг ни с того ни с сего предлагает убить Брежнева! У отца есть наградной пистолет. И Лева это слышит! Он ревниво следит из темноты за Таей и ее друзьями… – Ну, так уж и Брежнева… - насторожился писатель. – А кого? Суслова? Про него уже никто не помнит. А Брежнев - это, батенька мой, бренд! Одни брови чего стоят! Но суть не в этом. Непонятно: говорят они все это всерьез или стебаются. Сынок генерала напился, накурился и ляпнул, чтобы на девушек произвести впечатление. Помните, как мы болтали в молодости с друзьями и подружками? Вполдури. Сейчас так говорят в эфире. А гибель государства, чтоб вы знали, коллега, начинается с телевизионного диктора, который иронизирует, читая новости. Это конец! Дальше - чертополох в алтаре… – А мне кажется, тут важнее другое… – Что именно? – С этой компанией приехал парень, с которым у Таи что-то было… – Ага! Прекрасно! Как назовем? – Данька, - не без колебаний предложил Андрей Львович. – Отлично! – Данька пытается восстановить прошлые отношения, это для нее он говорит про Брежнева. Он хочет обнять Таю, она сначала сопротивляется, но потом, ослабев от алкоголя, уступает… – Да, пьяная дама себе не хозяйка, - согласился режиссер. |