
Онлайн книга «Замыслил я побег»
— От этого дети бывают только у дураков и тех, кто хочет. Он хочет. — Вот видишь! — Но я-то не хочу! Темперамент у Дашки оказался шумноватый для их двухкомнатной квартирки. — В кого она у нас такая? — удивлялся Башмаков. — В Евдокию Сидоровну! — раздраженно отвечала Катя, переворачиваясь на другой бок. — Скажешь тоже! — вздохнул Олег Трудович и подумал о том, что обязательно надо съездить в Егорьевск — бабушка Дуня совсем плоха стала. Вскоре Антон, вложивший деньги в строительство элитного дома на Сретенке, снял временно квартиру — и Дашка переехала туда. Сначала все шло нормально. Дочь звонила и уточняла у Кати разные кулинарные рецепты, рассказывала о том, как они слетали в Египет. Начались интенсивные обсуждения свадебных мероприятий… И вдруг Дашка вернулась домой. С вещами. — Поссорились? — спросил Башмаков. — Имею я право на отпуск?! Катя подхватила и повезла Дашку по магазинам — это такое у женщин успокаивающее средство. Дочь как раз начала работать в «Лось-банке» (туда ее устроил все тот же Антон) и по окончании испытательного срока получила свою первую зарплату — огромную. У сторожевого Башмакова даже челюсть отвисла. Едва они уехали, объявился брокер — пьяный. — Олег Тру-удович! — он еле сдерживал рыдания. — Ваша дочь меня бро-осила… — Зачем? — удивился Башмаков. — Да вы проходите! — Вот и я ей говорю то же самое… — Может быть, таким образом она дает вам понять, что неплохо бы поскорее оформить ваши отношения? — Блин, да я ее все время замуж зову! Отказывается. Зову — отказывается. Я же квартиру почти достроил, мебель в Италии заказал. Может, выпьем? — он достал из кейса бутылку виски. — В чисто профилактических целях, — согласился Башмаков. — Значит, говорите, отказывается? — Полностью. — Чем мотивирует? — Ей, блин, со мной скучно! — Простите за интерес к подробностям, но я, как отец… В общем, скучно в постельном смысле? — Да нет, блин, тут как раз все нормально! Я еще на всякий случай таблетки американские купил. Йохимбе. — Как вы сказали? — Йохимбе. Ей потом скучно… — М-да-а… «Груша». Можно было бы и предвидеть, — вздохнул Башмаков. Минувшим летом на даче они всей семьей ходили на пруд купаться. Дашка, как и большинство дачных девиц, купалась «топлес», или, говоря попросту, гологрудой. Да и трусики-то были совершенно минимальные. И Олег Трудович, взглянув на ее грудь отстраненным классифицирующим взглядом, сразу определил — «груша». А это — ум, темперамент, непостоянство, своенравие и жестокая непредсказуемость в отношениях с мужчинами… — Какая, блин, груша? — Видите ли, молодой человек… Когда открылась входная дверь, Башмаков и Антон сидели за кухонным столом, сблизив головы, и Олег Трудович, как умел, рисовал на бумаге женские груди. При этом он, тыча карандашом то в один, то в другой рисунок, разъяснял брокеру роковые связи между нравом женщины и ее бюстом. Обескураженный Антон возражал в том смысле, что не может же он, в самом деле, прежде чем познакомиться с девушкой, требовать осмотра ее груди… — Я же сказала тебе — больше не приходи! — прямо с порога залепила Дашка. Катя, посвященная уже, видимо, в историю охлаждения дочери, молча прошла в комнату. — А он тебя, между прочим, любит! — грустно сообщил Башмаков. — Пьяных и выпивших просьба не вмешиваться! — отшила Дашка и, глядя на Антона ледяными глазами, повторила: — Я же тебе сказала: ты мне надоел! — Почему? Я же тебе… для тебя… — Та-ак, пошли упреки! Цветы, извини, давно на помойке, устрицы — в другом месте, а все остальное… Дашка метнулась в свою комнату, погремела там, позвенела и вынесла два туго набитых пакета: в одном тряпки, а в другом косметика и парфюмерия. — Я не в этом смысле, блин… — Та-ак, мальчик забирает свои подарки и выкатывается сейчас же! — противным голосом приказала Дашка. И Башмаков даже похолодел от того, насколько голос дочери был похож на Катин голос, когда в давние, молодые времена жена выгоняла его из дому. — Не уйду! — объявил Антон и для достоверности налил себе стакан до краев. — Ну, давай на посошок, — разрешила Дашка. — И вперед! — Нет. — Антон, я думаю, вам сейчас лучше уйти! — это сказала появившаяся Катя. — Исчезни! — подтвердила Дашка. — А вы? — парень с надеждой посмотрел на Башмакова. — Вы тоже хотите, чтобы я исчез? — Их больше, чем нас, — вздохнул Олег Трудович и указал карандашом на изображение «груши». Это предательство предполагаемого тестя окончательно сломило Антона. Он, пошатываясь, пошел к двери, где ему насильно были вручены оба пакета. На улицу брокер вышел только с одним пакетом и долго разбрасывал по сугробам кофточки, юбки и обувь. Потом он залез в машину и, разворачиваясь, сшиб контейнер с мусором. Парфюмерию, как выяснилось позже, Антон расколотил около лифта, и потом еще долго башмаковский подъезд благоухал французскими ароматами… А на следующий день Олег Трудович чуть не умер. Дашка вообразила, будто сердечный приступ у отца случился из-за ее разрыва с брокером. Она даже плакала. Поздно вечером Башмаков услышал разговор, доносившийся из кухни. — …конечно, ему тяжело, — объясняла Катя, — он же все-таки у нас с тобой докторскую писал. А теперь вот, пожалуйста, на стоянке — подай-принеси. И тут ты еще… — А что я? — «Что я»! С брокером своим… — Мама, он же козел! — Зачем же ты тогда с козлом по полной программе откувыркалась? — Да в том-то и дело! Пока с парнем по полной программе не откувыркаешься, не поймешь — козел он или не козел! — Не-ет… Мы не такие были! — А какие? Ты считаешь, чтобы понять, козел или не козел, нужно всю жизнь с ним прожить, детей нарожать и перед смертью сказать: «Правильно меня предупреждали — козел оказался!»? — Ну, не знаю… У женщины должна же быть гордость или по крайней мере хоть какое-то чутье на козлов. — Неужели? Что же ты Вадима Семеновича не прочуяла? — Напрасно ты так… — Как? — Так. Я сама себя за это простить до сих пор не могу. Я ведь совсем дурочкой была, когда замуж вышла, ничего не понимала. Ни с кем даже не целовалась. А Тапочкин… Ну, сама знаешь. А тут Вадим… Вот мне и померещилось… — А я не хочу, чтобы мне мерещилось, когда у меня будут уже муж и ребенок. Пусть мне лучше десять, сто десять мужиков до этого померещатся! А потом — ни одного. Я не хочу жить, как вы! |