Онлайн книга «На бензоколонке только девушки»
|
– Станислав, уймись и учись. День главной гордости всей жизни Станислава – когда он отправился в Грин-Бей получать гражданство Соединенных Штатов. Не успел он принести клятву, как тут же схватил жену за руку и помчался к громадному дому суда по соседству – подать заявление на американский паспорт. Ленка, едва за ним поспевая, спросила: – Зачем тебе паспорт так скоро, Станислав? Мы еще невесть когда поедем куда-нибудь. – Знаю, – сказал он. – Но когда окажусь в Польше, я хочу, чтобы они видели, как давно я уже гражданин. Через несколько недель, когда паспорт наконец прибыл по почте – с радостной фотокарточкой внутри, Станислав обошел весь город и показал паспорт всем, кого встретил. Он тыкал в графу с ростом и спрашивал: – Вы знаете, у кого рост шесть футов четыре дюйма? У мистера Эйбрэхэма Линколна, вот у кого! Через несколько недель Ленка родила их первенца – темноглазую малютку с черными кудрями, которую они назвали Фрици Уиллинкой Юрдабралински, и она стала отцовой гордостью и радостью. К досаде Ленки, тот по временам приходил с работы, сгребал дочурку из кроватки и тащил в город, в таверну «Тик-так» – хвастаться. Двумя годами позже родился сын, его назвали Венцентом Станиславом Здиславом Юрдабралински, а еще через год родились дочери-близнецы. Одна появилась на свет за несколько секунд до полуночи 31 мая, а вторая – через пол минуты, уже 1 июня, и потому девочки получили имена Гертруд Мэй и Тула Джун. Два года спустя родилась младшенькая, Софи Мари. Близнецы и их младшая сестра пошли в мать – рыжие, а Венцент, которого в семье звали Винком, вышел крепким блондином. Станислав гордился всеми детьми, но старшая, Фрици, была ему звезда очей. Когда ей было пять, он сажал ее на плечи и гулял с ней по Главной улице, а всем встречным показывал купчую на землю, за которую он так тяжко работал. – Глядите, – говорил он. – «Продано Станиславу Юрдабралински, два акра». У меня теперь есть земля… что скажете? Люди в городе любили Станислава. Он всегда был дружелюбным славным малым, на такого можно было полагаться. Через несколько лет они получили ссуду в банке, и с помощью друзей Станислав отстроил двухэтажный кирпичный дом с большой кухней и длинной просторной верандой. В ближайшие годы, желая еще подзаработать, Ленка, отличный повар, взялась продавать польскую выпечку и колбасы окрестным столовым и готовить для больших церковных событий, а кроме того – растила детей. Было непросто. Оказалось, что старшая, Фрици, – не фунт изюма. Вечно заводная, она прыгала и носилась, играла в мяч с мальчишками, висла на деревьях, прыгала с двадцатифутовых лестниц на спор и вообще оказалась хвастушкой. Но в глазах отца Фрици была ангелом. Ленка рассказывала ему, что успела натворить за день его дочь, а он только смеялся. Даже когда монахини призвали их побеседовать о манере Фрици затевать со старшими мальчиками драки на игровой площадке, Станислав, добрый католик, кивал и делал серьезное лицо. Но потом не сказал Фрици ни слова. Ну и что с того, что она чуточку буйная? Чуял он, что эта девчонка еще заявит о себе. Он знал, Ленке хотелось бы, чтобы одна из дочек стала монахиней, но Станислав был почти уверен, что это не Фрици. Меж тем в Пойнт-Клиэр
Эрл все еще сидел со Сьюки, изо всех сил пытаясь ее успокоить, но без толку. – Ой, Эрл… моя жизнь кончена. Пока я жива, ничто уже не будет как прежде. – Ох, милая… – Я не та, кем себя считала… и никогда больше не буду. – Понимаю, это большое потрясение. Для меня тоже, милая. Но давай найдем в этом хорошее. – Что именно? – Ну, для начала, разве ты ни капельки не рада, что ты все-таки не Симмонз? – Нет, не рада! Пока была Симмонз, я, по крайней мере, знала, кто я такая и о чем мне беспокоиться. А теперь не знаю, кто я… и о чем мне беспокоиться. Меня будто похитили инопланетяне. – Сьюки вдруг задохнулась и схватилась за грудь: – О господи… Кажется, у меня сердечный приступ. О господи… Я умру и так и не узнаю, кто я! – Сьюки, успокойся. Нет у тебя приступа. Все с тобой хорошо. – Нет, Эрл, не все… Я чужая в собственном доме! Эрл дал ей подышать пару минут в бумажный пакет, она немного успокоилась, но сердце у нее все еще колотилось, кружилась голова. Она вдруг стиснула его руку: – Эрл, ты теперь знаешь, что я – это не я… ты меня разлюбишь? – Нет! Ты моя жена, я тебя люблю. Ты всегда будешь тем же чудесным человеком, каким всегда была. Ничто не изменилось. – Как ты можешь такое говорить? Изменилось все. Я теперь совсем другой человек, даже не тот, кем была несколько минут назад. – Вот и нет. – Вот и да! Вчера я была человек английского происхождения и южно-методистского вероисповедания, а сегодня – польско-католическая личность и безотцовщина. – Ой, милая, ну вдумайся. Если бы ты ничего не узнала, разве не была бы ты тем же самым человеком? – Но я же узнала… и теперь знаю, что я – не я. Как же теперь опять стать собой? Да я собой вообще никогда не была! Не понимаю, как ты можешь так спокойно говорить. Ты был женат на мне все эти годы, а сам и не знал, кто я такая и кто мои родители. – Милая, это не имеет значения. Я люблю тебя. А не твоих родителей. – Но… а как же дети? Я, может, дочь преступника или серийного убийцы. Кто знает. (Эрл рассмеялся.) Ничего забавного, Эрл. Ты смейся, конечно, но это у меня гены двух совершенно чужих мне людей носятся по всему организму. Я знаю про ДНК – это имеет значение. – Ох, милая… – Нет, правда, вот ты бы как себя чувствовал, если б не знал, кто ты такой? – Но, милая… мы же знаем. Тут вот прямо написано, что ты – дочь Фрици, фамилию произнести не могу, но она-то и была твоей матерью. – Да, но я с ней незнакома. И не опознала б, даже если бы на нее упала. Она могла быть Дорис, продавщицей помидоров, запросто! Чуть погодя Эрл наконец смог усадить Сьюки и скормить ей немного супа и кусок тоста, но она ревела и сморкалась весь ужин напролет. – В голове не помещается, что я не Симмонз. Неудивительно, что я никогда не была хорошенькой. – Сьюки… ты очень хорошенькая. – Не как Ленор… – Нет, иначе… но настолько же, если не более. Не понимаю, почему ты никогда мне не верила. Но Сьюки не слушала. – Я даже не Крэкенберри. Неудивительно, что я никогда не была такой умной, как Бак. – Сьюки, милая, ты умница. – Нет, не умница. Я проваливала алгебру три года подряд. Это, по-твоему, умница, Эрл? После супа Сьюки все перечитывала и перечитывала документы, час за часом, и чувствовала себя как в «Сумеречной зоне» [10] . Все казалось нереальным. Она понимала, что ребенок со странным именем, указанный в свидетельстве о рождении, – вроде бы она, но ей никак не удавалось в это поверить. Эрл ужасно маялся и все заглядывал к ней, спрашивал, не помочь ли чем, но чем тут поможешь. |