Онлайн книга «Искусство стареть»
|
уже на рай нам нечего надеяться, а значит – и воздерживаться поздно. Кончается с фортуной наш турнир, который был от Бога мне завещан, остался мной не познан целый мир и несколько десятков дивных женщин. Любил я книги, выпивку и женщин, и большего у Бога не просил, теперь мой пыл по старости уменьшен, теперь уже на книги нету сил. Доволен я сполна своей судьбой, и старюсь я красиво, слава Богу, и девушки бросаются гурьбой меня перевести через дорогу. Вытерлись из памяти подружки, память заросла житейским сором, только часто ветхие старушки смотрят на меня с немым укором. Смерть не минуешь, очевидно, легко я кану в никуда, и лишь порой весьма обидно, что умираешь навсегда. Стелилась ночная дорога, и мельком подумалось мне, что жизни осталось немного, но есть ещё гуща на дне. Старики не сидят с молодыми, им любезней общение свойское, и в ветрах, испускаемых ими, оживает былое геройское. Случится ещё многое на свете, история прокручена не вся, но это уже нам расскажут дети, на кладбище две розы принеся. А книжек в доме очень мало сейчас держу я потому, что сильно с возрастом увяло моё доверие к уму. Я начисто лишён обыкновения в душе хранить события и лица, но помню я те чудные мгновения, когда являлась разная девица. Старушки мне легко прощают всё неприличное и пошлое, во мне старушки ощущают их неслучившееся прошлое. Весьма, разумеется, грустно, однако доступно вполне: для старости важно искусство играть на ослабшей струне. Сохранно во мне любопытство, мерцают остатки огня, и стыд за чужое бесстыдство ещё посещает меня. Увлекательно это страдание — заниматься сухим наблюдением, как телесное в нас увядание совпадает с ума оскудением. Каждый год, каждый день, каждый час и минуту (всего ничего) то ли время уходит от нас, то ли мы покидаем его. Я печально живу, но не пресно, уважаем по праву старейшего, и дожить мне весьма интересно до падения нравов дальнейшего. Наша мудрость изрядно скептична — опыт жизни оставил печать, и для старости очень типично — усмехнуться, кивнуть, промолчать. Ушла игра, ушла, паскуда, ушла тайком и воровато — как из ума, так и оттуда, откуда выросла когда-то. Уже мы торопиться не должны, все наши дни субботни и воскресны, а детям как бы мы ещё нужны, хотя уже совсем не интересны. Старость обирает нас не дочиста, время это вовсе не плохое, очень только давит одиночество — ровное, спокойное, глухое. Влекусь душой к идее некой, где всей судьбы видна картина: если не вышло стать Сенекой, то оставайся Буратино. Меньше для общения гожусь, в гости шляюсь реже с каждым годом; я ведь ещё вдоволь належусь рядом со своим родным народом. Характер наш изношенный таков, что прячутся эмоции живые, а добрая улыбка стариков — ослабнувшие мышцы лицевые. Когда нам удаётся вставить слово, мы чудным наполняемся теплом и больше вспоминаем из былого, чем было в том растаявшем былом. Много лет мы вместе: двое как единый организм, за окошком ветер воет, навевая оптимизм. Теперь я в лиге стариков, а старость хоть и бородата, меж нас не меньше дураков, чем было в юности когда-то. Увы, но дряхлой жизни антураж — печальная в судьбе моей страница: едва лишь пошевелится кураж — сей миг заболевает поясница. Мне кажется, что в силу долголетия, исправно и стремительно текущего, теперь уже нисколько не в ответе я за шалости сезона предыдущего. Дурея на заслуженном покое, я тягостной печалью удручён: о людях я вдруг думаю такое, что лучше бы не думал ни о чём. Состарясь, угрюмо смотрю сквозь очки, шепча себе: цыц, не пыхти; но если и правда мы Божьи смычки, то Бог – музыкант не ахти. Я когда свою физиономию утром наблюдаю, если бреюсь, то и на всемирную гармонию мало после этого надеюсь. Конечно, было бы занятно продлить мои земные дни, но только так уже помят я, что грустно сложатся они. Живя уже у срока на пороге, ложусь на свой диван во всю длину и думаю, вытягивая ноги, что скоро их и вовсе протяну. Я мельком повидал довольно много, и в этой мельтешистой скоротечности меня хранили три некрупных бога — упрямства, любопытства и беспечности. Забавная такая хренотень меня пугает нагло и бесстыже: чем дольше я коплю на чёрный день, тем чёрный день мой делается ближе. Много в жизни этой не по мне, много в этой жизни я люблю; Боже, прибери меня во сне, как я наслаждаюсь, когда сплю! Пришла ко мне повадка пожилая, которую никак уже не спрячу: актёрскую игру переживая, в театре я то пукаю, то плачу. Что-то будит в сонной памяти луна, шелестят ленивых мыслей лоскутки, жажду жизни утолил я не сполна, только стали очень мелкими глотки. Ничего не воротишь обратно, время наше уже пролетело, остаётся кряхтеть деликатно и донашивать утлое тело. |